Ратниковы - Анатолий Павлович Василевский

но недолго. Вдруг стал жалеть, что попал не туда, думал, что надо было ехать в Палех, учиться лаковой живописи, которая выросла из народного ремесла и в которой все народно, тонко, поэтично… Ушел из училища, но в Палех не поехал, а поступил на архитектурный факультет инженерно-строительного института. Этот институт и окончил перед армией. Ему нравилось постигать законы архитектоники, изучать архитектурные стили и создавать что-то свое — новое, ни на что не похожее. Он участвовал в трех конкурсах, на двух ему присудили премии, и он утвердился в мысли, что станет архитектором, и задолго до окончания института начал работать над большим проектом, который теперь можно было завершить через год, если бы не призыв в армию.

Ратников почти не жалел о прерванной работе и думал не об этом. Думал о том, что и архитектура, пожалуй, не главное в его жизни, что слишком много времени затратил он попусту, что ему надо было давно заняться всерьез стихами и что уж теперь из того, что написано им, разбросано по газетам, журналам, затеряно в черновиках, получилась бы книга.

Иногда он вспоминал свои стихи, думал о них.

Нет, не то… Вымучено, заумно. Нет той прозрачности, какой пленяет истинно народная поэзия и к какой до́лжно стремиться поэту.

Начинал думать о проекте, работу над которым прервал два дня назад, и мысленно разглядывал уже свои чертежи, возвращался к расчетам, выкладкам, и, вспомнив что-нибудь из того, что казалось ему удачным, вдохновлялся и по своей давнишней привычке вскакивал, готовый куда-то бежать, прыгая через три ступеньки, перемахивая перила, хлопая дверьми.

Призывники с удивлением глядели на его длинное веселое лицо, на его выбритую до синевы голову; и он приходил в себя, вспоминал, что бежать некуда и незачем, и в его больших черных глазах появлялась скука.

На одной из сибирских станций — маленькой, неприметной — Ратникова, а с ним еще нескольких призывников сняли с поезда и пересадили в большой вертолет, и вертолет поднялся в воздух и взял курс на север. Они летели долго, а внизу, насколько хватал глаз, простиралась безлюдная, однообразная местность — густо покрытые лесами низкие плоские горы. Глядя в окно, Ратников чувствовал легкий холодок в груди и думал о том, что если вертолет потерпит аварию — его никто и никогда не найдет…

Неожиданно пошли на посадку и очутились в аэропорту, если можно было назвать этим словом большую поляну с просторным, бревенчатым домом, высокой металлической антенной и длинным сараем из рифленого железа. И дом, и вышка над домом, и антенна, и сарай — все было поставлено на самом краю поляны, под соснами, и все было выкрашено в бледный зеленовато-серый цвет, а вокруг поляны, за деревьями, видны были все те же низкие лесистые горы.

Аэропорт был маленький, но здесь один за одним непрерывно приземлялись и взлетали огромные вертолеты, из леса выходили тяжелые грузовики, и хитроумные механизмы перекладывали грузы из пузатых фюзеляжей в кузова, а из кузовов в фюзеляжи, и над поляной стоял вечный грохот.

Отсюда призывников повезли в небольшом автобусе по узкой бетонированной дороге с односторонним движением. Над дорогой почти сплошь смыкались кронами кедрачи и сосны. Иногда среди стволов видна была другая дорога, по которой то и дело проходили встречные машины.

Часа через два миновали небольшой город, а еще через час въехали в ворота военного лагеря. И город, и лагерь этот поразили Ратникова своей необычностью. Город был молодой (оказалось потом, он не значился ни на одной, даже самой подробной карте), и лагерь, судя по постройкам, тоже выстроен был недавно, но и в городе, и здесь строили не так, как обычно строят, как строили тресты, в которых Ратников проходил курсовую и преддипломную практику. От бульдозериста до управляющего, в тех трестах всех поджимал план, и там никто не считался с тем, что было до их прихода на том месте, где они строили. На сотни метров вокруг каждого дома экскаваторы, самосвалы, бульдозеры корежили, ломали, выкорчевывали деревья, срезали дерн, перемешивали землю с битым кирпичом, бетоном, трубами, проволокой, а потом уж, когда сдавались дома жильцам, приходили озеленители и на месте бывших лесов, фруктовых садов и лугов сажали в густо нашпигованную камнем и железом землю жиденькие тополя и липки, насыпали сверху растительный грунт и засевали травы.

Здесь же, и в военном лагере, и в самом городе, строители не срубили, не выкорчевали ни одного лишнего дерева — толстые сосны, березы, кедры стояли посреди тротуаров; выложенные плитками дорожки, асфальтированные улицы, извиваясь, текли между высоченными стволами; деревья вплотную подступали и домам, нависали над крышами, лезли ветками на балконы и в окна…

Когда автобус остановился, из него первым выскочил Ратников. Огляделся, потер руки и захохотал. Он радовался, что здесь строят именно так, как мечтал строить он, сохраняя нетронутым в природе все, что можно сохранить, чтобы дома, улицы, кварталы новостроек вырастали среди гор, лесов и полей, естественно вписывались в ландшафт, не ломая, а подчеркивая первозданную красоту природы.

Каждое утро их увозили на автобусе работать. Уже на месте они переодевались, натягивали белые поблескивающие комбинезоны с кассетами на груди, которые могли отсчитывать радиацию, и в этих чистых хитрых комбинезонах выполняли обыденные и совсем не хитрые, ручные работы.

Как попал сюда Ратников? Быть может, по неведению какого-нибудь военкоматского служаки, который решил, что уж раз Ратников архитектор, то и строитель, и зачислил его в одну команду с этими парнями? А быть может, ошибки никакой и не произошло: здесь нужен был архитектор и сюда направили служить Ратникова, но как раз перед этим прибыл сюда выпускник архитектурного института и занял место, которое на целый год, а может быть, и на больше предназначалось Ратникову?

Архитектором была девушка. Он не раз видел ее. Она постоянно ругалась со строителями; глазом припадала надолго к нивелиру, отрывалась и быстро-быстро говорила что-то, сердито размахивая руками и показывая вокруг. Ратников понимающе улыбался ей и останавливался, она глядела на него, как на всех, кто шел вместе с ним в строю с кирками, лопатами и ломами на плечах, и думала, наверно, что он нахал, и отворачивалась.

Иногда Ратников работал у объектов, допуск к которым был ограничен по времени, и тогда, в ожидании автобуса, остаток дня проводил в лесу — часами лежал, глядя в небо, или слонялся без дела.

Раньше он злился и от нетерпения обкусывал на руках ногти, если приходилось бесполезно терять минуты, теперь же он был спокоен. Ему целый год предстояло быть здесь и не по желанию, а по долгу