Молния в черемухе - Станислав Васильевич Мелешин

и зоотехников приехало к ним на работу и как радовались оленеводы, когда их премировали. А сейчас Акрынов был у Селиванова, директора рудника, в кабинете и долго беседовал с ним об одном хорошем деле. Свет будет гореть во всех домах. Селиванов — большой рума Акрынову. Обещание дал… Скоро свет проведут в мансийский поселок!

Чарэма слушал Акрынова и радовался, что все идет так хорошо, что и он сам думал о том, чтобы электрифицировать совхоз, когда стал работать электриком. А теперь неплохо бы попасть в бригаду, которой поручат эту работу. Узнать надо, когда начнут это большое дело.

— Ты теперь другим человеком стал, — погладил Акрынов Чарэму по спине и хитровато прищурился. — К нам в пауль и не вернешься… Забыл ты стойбище, где родился. И мать с отцом забыл. Да?

Чарэма наклонил голову.

— Ильча другого сына родит. Или дочь… Дочь красивая будет, мать сильно любить будет. Болеет Ильча. Фельдшер ее лечит.

Чарэма погрустнел, услышав о том, что мать заболела, подумал: «Уйду я отсюда… Я там должен быть. К оленям уйду», — представил, как будет уезжать к себе на стойбище, покидать рудник, как будет прощаться с товарищами, со всей бригадой электриков, которая слушается и любит его, и ему стало жалко рудник и тяжело на сердце оттого, что придется потерять столько друзей…

Вслух сказал:

— Брошу рудник. Уйду отсюда на стойбище.

Акрынов прищурился, пропал в его глазах веселый огонек.

— Дурак, парень! — крикнул громко по-мансийски и покачал головой. — Ты вылечить мать собрался?! Без тебя доктор обойдется. Нельзя работу бросать. Уй, нехорошо! Почет потеряешь — все потеряешь!

Чарэма вздохнул: «Правда, без меня обойдется доктор». Акрынов же, видя, как погрустнел Чарэма, пожалел парня, положил руку на плечо, мягко произнес:

— Побывать дома надо.

Чарэма спросил о матери:

— Тяжело больна?

— Когда рожают, всегда тяжело, — ответил Акрынов. — Не грусти, поправится мать. Сына или дочь родит. Брат или сестра у тебя будет. Хорошо, — быстро сказал: — Прощай, матери привет передам! — помахал рукой и ушел, оставив растерянного Чарэму.

— Чарэма!

Оглянулся на нежный девичий голос: Анюта стоит на крыльце конторы, прислонившись спиной к выступу стены.

— Не хотела мешать разговору.

Анюта сбежала по ступенькам и, поскользнувшись, чуть не упала. Чарэма поддержал ее.

— Заждался меня? Эх ты! Шел бы к себе в общежитие отдыхать. Задержалась я.

Анюта встала перед ним — в плаще, лицо мягкое, в круглых больших глазах синие искорки. Родная Анюта! Походка плавная, руки порывистые, голос звонкий, напевный.

— Почему хмурый такой?

— Ты все слышала?

— Все слышала.

— Идем!

Чарэма взял ее под руку, надвинул малахай на лоб.

— Куда? — спросила Анюта и пошла рядом, — стараясь идти в ногу.

— Туда идем. Прямо. Просто так идем…

Анюта видит встревоженное лицо Чарэмы, он смотрит ей в глаза, и она как бы смущается своего курносого носа, веснушек на лице и, как всегда, немного отворачивается, смотрит чуть в сторону.

— Домой уехать хотел, а завтра ток подключать в новом забое. Как без меня бригада останется?

— Нужно поехать, повидаться с мамой, — советует Анюта.

— Отец злой на меня теперь. Домой нельзя мне приехать. Великий гнев отца еще не прошел. Ссора большой была. Не согласен отец был и проклял меня, когда я с другими на рудник ушел.

Анюта прижалась к плечу Чарэмы:

— Может быть, отец перестал на тебя сердиться? А почему мама заболела?

— Не знаю. Братишка скоро будет у меня. Акрынов сказал, что она родить скоро должна.

— Давай пойдем к Поликарпу Ивановичу, а?

Чарэма остановился:

— Зачем?

— У него дочь, Наталья Поликарповна, участковый врач. Может быть, приехала. А вдруг она случайно на вашем стойбище была, раз по всей округе больных лечит.

— Узнать нужно! Может быть, и была.

Повеселел Чарэма, зашагал быстрее.

— Правильно, Анюта. Пойдем к Поликарпу. Акрынов говорит, что в наш пауль свет будут проводить. Когда начнут, не знаешь? Может, Поликарп знает.

В доме, где жили Беловы, Поликарпа не оказалось. Рядом в общежитии было шумно и весело. Играл баян, слышалась песня. Анюта и Чарэма решили подождать Белова и пошли в общежитие к товарищам.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Поликарп скрывал от всех свою дружбу с вдовой Авдотьей Водовозовой, жившей одиноко и работавшей поваром в чайной. Он боялся, что об этом узнает дочь. От нее ему часто попадало за лишнюю рюмку и за поздние возвращения домой.

Белову нравилась хозяйственная, душевная вдова, к которой он зачастил последнее время. Нравились беседы с ней, в которых он в пьяной тоске изливал свои невзгоды. Вдова была на редкость чуткой и отзывчивой, как казалось Поликарпу, и понимала, как тяжело ему, старому, опытному электропроходчику, оттого, что работы по электрификации рудника давно уже свернуты, и его уже год как держат заведующим складом электроматериалов.

Понимала и то, что он хоть и горд за дочь — уважаемого всеми участкового врача, — но его беспокоят ее частые поездки по округе, затянувшееся девичество Натальи и одинокое отцовство.

Вдова жалела Поликарпа — веселого, добродушного человека — и втайне держала мысль о том, что со временем Поликарп привыкнет к ней, и, кто знает, может быть, проживут они остаток жизни вместе.

Ей нравился этот высокий сутуловатый человек с красивой рыжей бородой, его суховатое широкое лицо с колючими умными глазами и прямой гордый нос над прокуренными белесыми усами.

Авдотье льстило то, что он серьезно делится с ней мыслями и особой мечтой, и она часто думала, что они с Иванычем — родные души!

Мечта же его, опытного разведчика грунтов, «географа электролиний и прокладчика трасс», как он величал себя, работавшего в южных хлебных степях еще во время разрухи, состояла в том, чтобы «рабоче-крестьянская земля, вся Россия, на каждом километре сияла огнями от юга аж до самого Ледовитого океана».

Эта мечта и привела его сюда на Северный Урал и вот остановилась здесь, на этом маленьком руднике, где он нечаянно «споткнулся».

…В этот вечер в комнате Водовозовой было жарко натоплено, чисто вымыт пол и устлан дешевыми ковровыми дорожками. Под потолком ярко горела лампочка, освещая все углы, окна за ситцевыми занавесками, широкую кровать с горой подушек и старенький комод из дуба.

Хозяйка недавно пришла из бани. Она поставила перед Поликарпом графин сладкой клюквенной настойки и выпила со «своим сердечным стакашек».

Поликарп, хотя красного вина не любил, но от настойки не отказался, так как понимал доброе обхождение хозяйки и был согласен с ней, что «стопка здоровью не повредит; пей пьяно, да ходи прямо»!

Сама она, толстая и малоподвижная, с круглым расплывшимся лицом и зелеными умными глазами, одетая в темную кофту