Жизнь зовет - Владислав Александрович Колчин

лестницы, снова ощутила прилив неудержимой радости: «Приехал»… Задохнулась, чувствуя, как сладостно забилось в груди сердце. У ворот еще раз натянула на глаза поля шляпки. Приближаясь к машине, опустила руки в карманы, перебирала пальцами прохладную бархатную замшу перчаток, купленных только сегодня, специально для поездки. Подошла со стороны рулевого управления, но строгий голос скороговоркой предупредил:

— По городу поведу я.

Лидочка, поймав неясный в темноте взгляд широко открытых настороженных глаз, послушно обошла машину.

…Быстро замелькали огни встречных машин, яркие витрины магазинов. За центральной площадью Борис остановил машину и, опустив руки с руля, обернулся.

— Идем, Лидуша, веди.

Чувство неловкости первых минут встречи еще не остыло в ней. Радость свидания, счастливые надежды, заставлявшие замирать сердце, как холодной водой были смыты деловитым нетерпеливым шепотом. Жарко вспыхнули уши. «Барин», — неприязненно поморщила она губу, посматривая на его силуэт, вырисованный на смотровом стекле, освещенном снаружи уличными огнями. Но когда он повернул к ней лицо, она привстала и, утопив руку в теплой волне его волос, прижалась к его шее лицом. Откинувшись, посмотрела пристально в глаза, влажно мерцавшие отблесками наружного света, и снова склонилась, поцеловала.

— Едем… едем… — шептала она в перерыве между поцелуями и смеялась грудным нервным смехом. Борис вздохнул счастливо, коротко.

Когда первая радость поцелуев прошла, Лидочка прошептала:

— Как давно мы не встречались… Забыл уж, наверное?

— Тебя-то!?

Лидочка неуверенно повела машину. Забившись в угол сиденья, Борис любовался смелым взмахом ее бровей, чистой, без морщин кожей, упрямым подбородком. Особенно долго его глаза задерживались у рта. Капризно очерченные и в то же время надменно приподнятые губы нравились ему. Он даже вновь ощутил их на своих губах и, вздохнув тихонько, рассмеялся. Что-то давно знакомое, но забытое, потерянное, томительно стеснило ему грудь. Лидочка вопросительно, и в то же время готовая поддержать его смех, взглянула на него, скосив глаза. Он накрыл своей ладонью ее руку, положенную на руль, потом молча приник к ней губами.

Кончился асфальт. С полчаса побарабанив по избитому копытами лошадей загородному тракту, колеса машины мягко зашипели по вязкому зимнику. Мелькнули влево нестройной толпой огни кирпичного завода, и вслед за ними побежали навстречу сосновые стволы. Начинался загородный парк.

Остановились над заснеженным озером. Скрипел под ногами слежавшийся снег. Над головами плыл тревожно-задумчивый шум деревьев. Там, где они расступились, над озером, струился с ясного лунного неба холодный сияющий свет.

Лес был печален и величественен.

Борис привлек к себе Лиду и, ступая в ногу, они тихо пошли между деревьев по рыхлой, пробитой полозьями санной дороге.

Лес молчал. Хрустел под ногами снег. От Лиды веяло теплом, острым ароматом духов. Рука Бориса тонула в теплом мехе ее дохи. У поворота дороги остановились, повернулись друг к другу, взялись за руки. Долго стояли молча, зачарованно смотря в темную чащу. Озябнув, вернулись в машину.

Лидочка ощущала его: большого, горячего, сильного. Она никла к нему тесней и тесней, словно пьянея от какой-то невидимой силы, исходящей от него, и, словно девочка, не спрашивая и не отвечая, слушала, стараясь не дышать громко. А он говорил. Говорил вполголоса, уткнув лицо в ее кудряшки, пропитанные запахом хороших духов и еще чем-то теплым и удивительно приятным.

— Не могу больше, Лидуша. Не ушел тогда к тебе из-за характера своего дурного. Не мог уйти. А ты, не узнав всего, чуждаться стала меня. Так вот и живу сейчас, как потерянный.

— А меня-то помнишь?

Вместо ответа он еще крепче обнял ее.

— Поедем к тебе? — коротко спросил Борис.

Она согласно кивнула головой…

У поворота на главную улицу Борис внезапно резко притормозил и, склонившись к стеклу, зацыкал удивленно:

— Це-це-це, ты взгляни-ка, Лидуш. Убей меня бог, если это не Орлик.

Изумленно раскрытыми глазами они проводили тихо прошедшую мимо машины пару.

— Это кто с ним? — нервно спросила Лида.

— Что, ревнуешь чуть-чуть? — усмехнулся Борис. — Не бойся! Это не его поля ягодка. Генеральша, — воскликнул он почтительно. — Видишь, сумку ее с продуктами несет. Дальше этого она его не допустит. — И шутливо подтолкнув Лиду, шепотком добавил лукаво: — Однако из этого случая можно слепить пикантную историю. Ей-богу, можно, да подать ее Андрюшке на зубок, — он расхохотался, откинулся на сиденье и рывком послал машину вперед.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

Секретарь парткома Зимин надавил кнопку звонка:

— Орлика, пожалуйста.

— Так вот, Кузьмич, по какому делу я вызвал тебя, — дружелюбно начал разговор секретарь парткома. — Знал ты о проделке Груздева с зерном?

Петр покраснел, опустил глаза.

— Лихо съездили в колхоз. Попьянствовали, покуролесили — и молчок. У самих рыльце в пушке, потому и круговая порука. А? — Зимин испытующе смотрел на Петра.

— А что ж я, по-вашему, должен был идти к вам сразу?

Глаза Зимина стали злыми.

— И это говорит коммунист! — грубо сказал он. — Колхозница беспартийная за сто километров приехала сюда… От нее я обо всем этом узнал… Стыд!

Петр неуверенно поднял на секретаря глаза:

— Я вот вижу Груздева, но и вы, его, очевидно, знаете. И думаю, что лучше меня. Так у кого же больше возможностей порядок навести, у вас или у меня? Я же человек тут новый…

Зимин вздрогнул, зло сощурил глаза, вспомнив разговор с директором и Сиверцевым. «Уломали, черти», — невольно выругал себя за податливость и тут же круто сменил ход мыслей. Осторожно прижав нижнюю губу зубами, с интересом рассматривал молодого инженера. Крупное, лобастое лицо, густые, до самого переносья брови, угрюмоватый, исподлобья взгляд понравились ему. «Добрый будет мужчина со временем, — подумалось невольно. — А сейчас еше горяченек и явно не стоек. И румян еще по-детски почти. Ничего, в цехе подрастет, посуровеет».

Спросил внезапно:

— А что без Груздева цех лучше заработает?

Вопрос застал Петра врасплох. Он замялся, подыскивая ответ, и не смог ничего достойного сказать.

Зимин развеселился. Поерзал в кресле, заулыбался хитро.

— Что ты молчишь?

Петр неопределенно пожал плечами.

— Зачем же так ставить вопрос? Не обязательно отстранять его от работы, можно и другие меры воздействия применить.

— Да, — склонился над столом Зимин, близя свое лицо к Орлику, — а какие другие?

— Ну, вызвать его к директору, к вам, наконец. Пропесочить, как здесь выражаются.

— И Груздев сразу сделается пай-мальчиком?

Петр занервничал. Он уловил в тоне секретаря улыбку взрослого над мальчиком.

— Что ж, если как следует пропесочить, очевидно, будет, — решительно отрубил он.

Не отводя улыбающихся глаз, Зимин спросил снова:

— А почему вы эту операцию с Груздевым возлагаете на директора или на меня?

— Как почему? У вас же определенные полномочия…

— Вот как. А о своих полномочиях, как коммуниста, вы не