Жизнь зовет - Владислав Александрович Колчин

Петр насторожился, но увидев, что Зимин все также оживленно и хитро улыбается, успокоился и улыбнулся растерянно и вяло.

А секретарь продолжал:

— Вот если бы все эти полномочия использовались ранее, Груздев был бы совсем другим. И не пришлось бы вам делать мне таких предложений, которые я, кстати, приму к сведению.

Последние фразы Зимина звучали строго и веско.

В кабинете секретаря Петр сидел долго. Зимин со всеми подробностями хотел знать, как было дело с зерном и как его дела обстоят в цехе. Такого обстоятельного разговора у него еще не было. А жаль. С молодым, способным инженером ему бы надо было хоть раз поговорить. Вызвать вот так, как сегодня… с глазу на глаз. Спросить: как настроение, может, помощь нужна… Молодой же, растущий товарищ…

У дверей кабинета они простились. Один в расцвете сил, широкий в плечах, чуть неуклюжий, немного застенчивый; второй — уже начинающий стареть, худощавый, но тоже плотно сбитый, ловкий и подвижной, с умными, проницательными глазами.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

Жарко вспыхивает нагретая до восковой прозрачности сталь, несущаяся по рольгангу. Вытягивая худую темную шею, Ермохин, забыв про грохот станов, прошептал:

— Труба-дело, Кузьмич! Поджимал нас Яковлич полегоньку — мы молчали. А сейчас осатанел. Знать ничего не хочет. Кто, кричит, начальник в цехе, я или Орлик? Захарыч молчит, но я знаю его — взорвется. Таких дров наломает — заохаешь.

— Да в чем дело-то? — с укором оборвал Ермохина Петр. — Говори толком.

— Я про то, что три дня целиком Захарыч с Володькой вкалывают на коллективный сад. Яковлич их заказами заваливает…

— А что ж вы-то!.. Молчали-то чего?.. От меня скрывали?.. — надвинулся на него Петр. — А ну пойдем…

Они быстро пересекли становую площадку. Петр шагал через рольганги, через штуки неостывшего проката.

Побледневший, взъерошенный, он влетел в вальцетокарное отделение, опередив Ермохина на добрую сотню метров. Молча подскочил к верстаку.

— Что пилишь? — спросил зло, сверля помутневшими глазами зажатую в тисках трубу.

Захарыч, опуская руку с напильником, удивленно воззрился на него.

— Пилишь чего, спрашиваю? — грубо повторил Петр.

— Трубу, — невозмутимо объяснил Захарыч.

— Груздеву?

— Ага! — Захарыч твердо свел губы, небрежно шаркнул напильником по трубе: — Главным коллектором в саду будет штука эта.

— А разливочную, значит, в сторону?

— По боку ее, разливочную твою, — спокойно подтвердил Захарыч. — Кто будет с ней нянчиться, коли тебе недосуг.

— Так я же с конструктором дотемна засиживаюсь. Сам видишь. Каждый узел заново отрабатываем.

— Добро, что отрабатываете, — ответил Захарыч. — А Яков нас пока обрабатывает…

В последних словах Захарыча прозвучала злоба. Петра тронуло искреннее участие старика. Оглаживая мятые лацканы куртки, он сказал, потеплев:

— Ничего. Все уладим. Сейчас я к Груздеву…

— Ты того, Кузьмич, — придержал его за руку Ермохин, — не очень-то… Чуешь?

…Груздева Петр застал одного. Он разговаривал по телефону, улыбался, жестикулировал.

— Да чего ты, не знаешь как?.. Вот тебе — младенчик… Чего?.. Да мне немного… Килограмм десяток… Какой? Да той, что получше. Сам знаешь: чем лучше краска, тем крыша добрей. Вывезешь, значит… Ну, конечно, не забуду, вот чудак…

Повесив трубку, сухо бросил:

— Слушаю вас.

Петра подхлестнула подчеркнутая официальность. Ненавидящими глазами жег он склоненную к столу фигуру Груздева. Не сдерживаясь, грубо спросил:

— Почему это, Яков Яковлевич, выделенные на разливочную установку люди заняты другой работой?

Тот резко вскинул голову, с минуту ощупывал Петра оценивающим взглядом. Сказал пренебрежительно:

— Вы почему не у стана?

— Я спрашиваю, — поднялся со стула Петр.

— А вы сначала ответьте, — резко перебил его Груздев. — Ну… — глазки его ехидно сощурились, — начальник спрашивает.

Оба побагровели, задышали громко.

— Вы не хотите отвечать?

— Не вы меня, а я вас спрашиваю…

Это был прямой вызов. Петр вылетел в приемную и, сорвав с рычага трубку, набрал номер телефона Сиверцева.

— Разберусь, — коротко ответил Сиверцев Орлику.

И через минуту из кабинета донеслось груздевское:

— Слушаю вас.

Петр прислушался.

— Да… — спокойным, мягким голосом пел Груздев, — было дело… Почему? Нет листовой стали… Да, десятимиллиметровки… Конечно, не должны же люди простаивать… Обещали на днях… Жалуется?.. Он, Леонид Аркадьевич, зелен еще… Да… Никакого уважения… Что? Хорошо, хорошо… Будет сделано… Будьте спокойны… До свиданья… Да-да… Для какого сада?.. Что вы, Леонид Аркадьевич! Это цеховые сети ремонтируют… Честное слово…

Голос Груздева умолк. И тут же в дверях выросла его фигура.

— Вы все еще не у стана, Орлик? — со сдержанной злостью сказал он. — Жалуетесь! А знаете ли вы, что я за эту вашу дурацкую разливочную установку отвечаю не меньше, а больше вашего. Что? Да-да, больше! Она у меня вот где сидит, — склонив шею, он рубанул по ней несколько раз ребром ладони и, не снижая тона, запальчиво крикнул: — Остановлю! Всех рабочих сниму до той поры, когда сталь достану. А вы идите на свое место. К стану, к стану, молодчик. Нечего по приемным отираться. — Глаза его лезли из орбит. Щеки багрово пылали.

Выпроводив Орлика, Груздев снова уже бодро диктовал кому-то по телефону: «Вот-вот… Я тебе выдам заказ… Что? Ну, конечно… Ты мне сменишь пару сквозных водопроводных магистралей, а снятые трубы и то, что я успел приготовить, мы выпишем для сада по цене лома. Ну… под видом капитального ремонта… Спрашиваешь! Они еще каши мало съели…»

— Вас главный инженер спрашивает, — приоткрыла дверь секретарь, — он в вальцетокарном.

…С тяжелым вздохом Груздев вошел в цех. Сиверцев ходил по отделению с Петром и Захарычем. Рассматривал готовые узлы установки, задавал вопросы. Поодаль, у верстаков, стояли Володька и Ермохин. Вдоль станков прогуливались с заложенными за спину руками Андрей и Жигулев. Андрей на ходу что-то объяснял Жигулеву, кивая на станки.

«И этого черти опять принесли», — с досадой подумал про Жигулева Груздев.

Заметив Груздева, Сиверцев пошел ему навстречу.

— Вот что, — беря его под руку, вполголоса сказал главный инженер, — мне жаль вас, пожилого человека. И потому говорю с вами, как, может быть, с отцом говорить полагается. Бросьте свои штучки. Одумайтесь. Что это за выкрики: «Сниму рабочих!», «Остановлю». Вы что из себя божка строите?

«Вот сейчас за водопровод зацепится», — подумал Груздев.

Но буря миновала. Заметив бледность, разлившуюся по лицу Груздева, Сиверцев обмяк.

— Еще раз такое повторится, Яков Яковлевич, и тогда, несмотря ни на что, я поступлю с вами, как подскажет мне моя совесть.

«Есть у тебя, разбойник, совесть, — мысленно ругал его Яков Яковлевич и вздыхал облегченно. — Фу, кажется, пронесло».

Отойдя от него, Сиверцев пригласил всех к полусобранной разливочной установке. Дотошно