Ратниковы - Анатолий Павлович Василевский

Кандидат наук ходил перемазанный глиной, нечесаный, плавки его еле держались на ослабшей резинке, ремешки босоножек от частого лазания из карьера в карьер лопнули, босоножки держались на ногах чудом, но кандидат не обращал внимания ни на что, кроме раскопок.

— Арнольд Павлович, — приставал к нему Витька. — Давайте выроем одну яму поглубже. Метров десяти.

Арнольд Павлович глядел на Витьку, будто того только что откопали после тысяч лет лежания в земле.

— Давайте! — настаивал Витька. — Тут древние города, городище, стоянка эта, а может, тут же, поглубже только, останки какого-нибудь неандертальца, синантропа или даже питекантропа? Смешно? Правда, смешно?

Арнольд Павлович тряс головой.

— Нет. Этого не может быть. Это исключено.

— Почему? Но почему? — приставал Витька. — Почему не попробовать?!

Арнольд Павлович какое-то время глядел на Витьку так, будто и его собирался пронумеровать и отложить в сторону для будущих исследований, потом отворачивался, сонным голосом говорил что-то об археологии, о том, что это за наука и какими законами она руководствуется.

— Эту стоянку вскрыли экскаватором! Случайно! Экскаватор ковшом перевернул все ваши законы!

И тут Арнольд Павлович преображался. Впечатление было такое, будто фокусник какой подменял на глазах у всех кандидата наук. Он начинал говорить взахлеб, речь его не поспевала за мыслью, и он, раздражаясь, изъяснялся косноязычно, произнося слова невнятно, глотая окончания слов, старался все объяснить, все доказать жестами.

— Завелся, — говорили студенты и подступали к Витьке и Арнольду Павловичу. Работы надолго останавливались.

Однажды после подобного диспута Витька, посмеиваясь, выбрался из карьера и долго бродил в окрестностях раскопок, пока нашел подходящий камень с острым сколотым краем. В обеденный перерыв камень этот он натер влажной глиной, зарыл на глубине третьего горизонта, а землю сверху утрамбовал и загладил лопатой.

Когда находку раскопали, очистили от налипшей земли и кандидат наук с ученым видом изрек: «Скребок», Витька во второй раз за все это время заржал.

Кончилось тем, что с Витькой переругались почти все, находя на камне все новые и новые следы человеческих рук. На камне поставили белой эмалью номер и камень аккуратно упаковали вместе с другими ценностями.

5

Сенсации ждали все, но сильней других ее ждал, наверно, Витька, так как время, по его мнению, уходило без пользы, а это было не смешно и не интересно. Витька заскучал. Вспоминал университетские лаборатории, жалел, что не закончил опыты, и всячески старался отлынивать от работы.

— Рой глубже, швыряй дальше, — говорил он, глядя на старания других и посмеиваясь.

Те, кто вернулся этой ночью в лагерь лишь под утро, не выспались, охотно поддерживали Витьку, а это расхолаживало всех, и вскоре в экспедиции работала по-настоящему лишь в присутствии Арнольда Павловича да тогда, когда обнаруживали какую-нибудь находку и у всех пробуждался интерес к открытию.

Арнольд Павлович, казалось, по-прежнему ничего не замечал, кроме раскопок, и плавки уже готовы были совсем свалиться с него, а каждая босоножка держалась на ноге лишь на одном ремешке. Студенты замечали, что Витька все чаще «заводил шефа», и радовались этим веселым передышкам.

Как-то в полдень, когда Витька стоял, прислонившись прокаленной спиной к холодной стене ямы, к нему через весь карьер прошагал Арнольд Павлович и тихо сказал:

— Я вас выгоню.

Витька опешил.

— За что?

Арнольд Павлович оглядел теперь Витьку не так, как оглядывал прежде, оглядел так, будто Витька — экспонат, уже изученный, и его можно положить в кладовую, на самый низ, под другие, такие же, как он, не нужные пока экспонаты.

— Сами знаете за что.

Арнольд Павлович повернулся спиной и пошагал прочь, в другой конец карьера, а Витька глядел ему вслед, на его сутулую волосатую спину, на обвислые грязные плавки, на кривые и тоже грязные, волосатые ноги, и чувствовал, как от обиды у него холодеют губы.

«Ах, землеройка! Ах, крот!» Витька сам бросил свои научные опыты, сам себя превратил в робота, в лопату, гробит ради этого землекопа свои драгоценные дни, и — на тебе: «Выгоню!»

6

Весь другой день Витька работал с показным усердием, весь день старался быть на глазах у Арнольда Павловича, весь день шутил, будто и не холодели у него вчера от обиды губы.

Когда далеко за полдень раздался крик: «Охра! Арнольд Павлович! Охра!», все кинулись к верхнему карьеру. Порошком охры в эпоху палеолита густо посыпали могилы, и понятно было волнение, охватившее всех, — не зря перекопали столько земли! Новое погребение!

Виктор тоже подошел. Выглядывал из-за спин, посмеиваясь.

— Охра, охра! — послышался снизу вдруг осевший, незнакомый голос Арнольда Павловича. — Охра! Осторожненько, ребятки! Теперь осторожненько!

В тишине слышалось дыхание сгрудившихся людей, шарканье ножа и кисточек. Потом снова раздался голос Арнольда Павловича, голос опять-таки незнакомый, но уже другой какой-то, вроде бы жалостный:

— Ярко что-то для охры. Охра бледнее, ребятки…

Еще минут через пять Арнольд Павлович выбрался из толпы и, отойдя немного, сел на дно карьера, прислонившись спиной к сырой земле. Сидел он, сгорбившись, левой рукой безуспешно пытался поудобней пристроить на переносье очки, которые вдруг стали мешать ему.

А еще минут через десять студенты окружили его. У них были вытянутые лица. Кто-то из ребят проговорил: «Вот» — и к ногам Арнольда Павловича лег влажный желтый кирпич с круглыми дырками.

Все долго стояли, переминаясь с ноги на ногу. Девчата вздыхали. А Арнольд Павлович, не поднимая головы, молчал и все никак не мог справиться с непослушными очками.

Наконец он, начав от волнения заикаться, спросил тихо:

— К-кы-кто это с-сделал?

Все подавленно молчали, и он все так же тихо повторил свой вопрос, потом поднялся, постоял на месте и повернулся лицом к стене карьера, спиной к людям.

К ступеням, выдолбленным в конце карьера, он не пошел, а стал выкарабкиваться наверх здесь же, где стоял. Уцепиться было не за что, и он упал. К нему подскочили, но он оттолкнул протянутые руки.

Глядя на Арнольда Павловича, теперь Витька испытывал почему-то стыд. Припоминал, как вчера вечером он отмачивал в воде кирпич, а потом выдалбливал на дне карьера шурф, закладывал туда кирпич, присыпал сверху желтым кирпичным порошком и слой за слоем утрамбовывал сверху землю. Теперь Витьке стыдно было вспоминать, с какой радостью ждал он весь день вот этой минуты, которая задаст новую загадку всезнающему кроту-кандидату и поставит его на подобающее ему место.

А Арнольд Павлович стоял у стенки карьера, с каким-то затравленным видом, с влажно блестевшими из-за очков глазами, глядел на всех сразу.

— П-поймите, если этого н-никто из вас н-не