Жизнь зовет - Владислав Александрович Колчин

То хмурился, то светлел лицом, то вздыхал, то вскакивал со стула и возбужденно кружил по кабинету.

Много людей, знакомых секретарю лично и неизвестных, встали с этого исписанного листа и словно наяву вторглись в кабинет, каждый со своим делом. А во главе всех стояла та, чья рука трудолюбиво низала на линии тетрадного листа неровные, скачущие буквы. Вспомнилось, как она уверенно протопала большими заснеженными валенками по ковровой дорожке и, усевшись на стул с независимым видом, стала снимать приставшие к полам старинной плюшевой шубенки соломинки. По обильному, еще не оттаявшему куржаку, белой бахромой облепившему шаль около рта, по мятым полам, по соломинкам, догадался тогда секретарь, что старуха только что сошла с саней, в которых проделала не близкий путь.

«Что ж, бабка, погрейся пока, отойди с морозу-то», — кося на нее краешком глаза, подумал он, занятый двумя заводскими товарищами.

А когда, проводив их до двери, повернулся, старуха уже сидела у стола, разглаживала ладонью добытый, видимо, из-за пазухи мятый тетрадный лист.

И первая начала разговор.

— Студено, ох, батюшка, студено, — вспомнилось секретарю ее вступление.

Когда он с тактом человека, умеющего говорить со всеми обо всем, поддержал ее, беседа сразу легла в ровное широкое русло.

Секретарь вместе со старухой улыбался довольно, когда она по пальцам считала скот на своем дворе и птицу. Искренне ругал ее сына Миколу, уехавшего два года тому назад в город, а сейчас, после таких перемен, не дававшего прямого согласия на возвращение.

«А ведь как теперича, сынок, жить-то можно у нас. Не ленись только — и как сыр в масле кататься будешь».

И уже когда, поговорив около часа о всех деревенских событиях, о снятом налоге и невиданной в этих краях кукурузе, Зимин стал теряться в догадках, зачем пришла к нему эта женщина, старуха положила на стол свой листок.

«Читай, вот, сынок, что я тебе прописала…»

В тот день секретарь Зимина на вопросы посетителей коротко отвечала: «Приема не будет».

Узнал он, что у Петровны, как попросила называть себя старуха, в хате люстра на три электрических лампочки по вечерам зажигается. И что электромотор дюжей и сноровистей в работе на току и на мельнице, нежели бензиновый. Что воду теперь в коровник не возят бочками, а получают по трубам. Словом, много удобств принесло электричество в село.

Но, как выразилась старуха, ложка дегтя портит бочку меда.

Счетец шефов был оплачен. Но Груздеву это показалось мало, и пришлось отсыпать ему зерна из колхозного амбара…

У мужиков да баб деревенских к шефам душа нараспашку была. Знали люди, что заводские парни, лазившие на когтях по столбам, большое дело для села делают. А приехавший Груздев (Петровна сморщилась, упоминая о нем) испохабил отношение селян к заводским…

Когда за Петровной закрылась створка двери, Зимин долго сидел, уложив лицо в подставленные горстью ладони. И как-то получилось, что все рассказанное Петровной о Груздеве вылилось одним словом «испохабил».

Рисовались в его воображении заводские парни с когтями на плечах, веселые балагуры и отличные знатоки своего дела. Рядом — группа селян: загорелых, плечистых, чем-то внешне разнящихся от заводских, но в общем таких же простых рабочих. Мир и понимание и добрая взаимопомощь… Но вот вползает фигура Груздева. Наглого, откровенно жадного. И солнце, светившее людям, исчезает. Улыбок нет. Поползли шепотки, злые ухмылки. И уже нет Груздева, а вместе с ним и заводских, а на селе все неспокойно. Ходят слухи-сплетенки. Ходят из конца в конец. И как снежный ком снегом, так небылицами обрастает капелька были.

Нелегко посеять в людях сомненья, но еще труднее выкорчевать их.

Три раза Зимин толковал по телефону с секретарем Стародубского района. Долго ломали оба головы. С председателем и Груздевым — просто. Люди взрослые, отчет своим поступкам давать должны. А как между шефами и подшефными? Стародубский секретарь в конце концов присоветовал: на собрании в колхозе выложить всю подноготную, пусть колхозники сами раскусят шефа Груздева и не путают его с остальными шефами. На том и порешили.

И вот сейчас Груздев, начальник прокатного цеха, не зная и не ведая о мыслях секретаря, будет отчитываться перед бюро о достижениях прокатчиков в области механизации производства.

Ради коллектива Зимин должен убить в себе откровенную неприязнь к Груздеву. Должен как ни в чем не бывало обсуждать общие для него и Груздева вопросы. Должен быть чутким и отзывчивым товарищем Груздева, представляющего сегодня боевой, заслуженный коллектив бойцов стального фронта.

О, это нелегкая задача! Вместе с Груздевым будут и цеховые и заводские специалисты. Влюбленные в свое дело и потому ревнивые, они тотчас же уловят малейшую фальшь в поведении секретаря. В небрежном жесте, в неприязненной интонации голоса, в глазах секретаря парткома прочтут они и небрежность и неприязнь к их начальнику, а значит, и к себе, к своему делу, к общему делу.

А если начальник прокатного — это они: цех и даже завод, то и секретарь парткома не Зимин, как таковой, а…

И когда на ковровую дорожку кабинета из створа дверей выплыла медведеобразная фигура, секретарь сдержанно приветливо улыбнулся. Рукопожатие его было дружеским, но коротким. Приглашение сесть прозвучало корректно, без всякого намека на фамильярность.

Яков Яковлевич уловил некоторую перемену в отношениях секретаря и расценил ее по-своему.

«Радушия меньше стало, зато уважения больше чувствуется. Видать, правила хорошего тона читает, самовоспитывается». В общем, Яков Яковлевич остался доволен оказанным ему приемом.

И потому доклад он начал бойко, напористо. Зимин в свою очередь тоже приятно удивился некоторым переменам в Груздеве. Ему доводилось и раньше слушать начальника прокатного цеха и подмечать в нем черты доморощенного оратора. Груздев чувствовал себя на трибуне по-домашнему. Это отражалось и в его манере стоять под взглядами сотен глаз и, особенно, в языке. Он любил острые словечки, любил простоту выражений, что очень подкупало слушателей, и Зимин в какой-то мере даже завидовал Груздеву.

Но сегодня от прежнего Груздева не осталось и следа.

Строгая манера изложения, детально проработанные факты и ясная их иллюстрация цифрами говорили о том, что к этому выступлению Груздев особо готовился. И действительно, все как-то подобрались, подались вперед, у многих в руках появились блокноты.

А Груздев, подхлестнутый общим вниманием, признаки которого не ускользнули от его цепкого взгляда, воодушевился еще больше. Миновало две трети доклада. Покончив с прошлым и настоящим цеха, Груздев перешел к перспективам.

«Коммунистическая партия, — чуть играя голосом, читал он, — подведя итоги пройденного, ставит перед работниками промышленности исторически сложившуюся задачу — быстрыми темпами повысить