Молния в черемухе - Станислав Васильевич Мелешин

class="p1">«Все идет хорошо! — радовался он. — Дочь сейчас на Суевате, на стойбище румы Хантазеева, спасает его жену Ильчу. И здесь Беловы не промах! Трасса дойдет до Суевата, и там я увижусь с Натальей». С этими мыслями он шел в свою палатку спать, чтобы утром снова уйти в тундру на разведку.

II

Чарэма сложил в угол палатки сумку с инструментом, спасательный пояс с цепью, когти, засунул в карман брезентовой робы резиновые перчатки, разделся и, умывшись, сел к столу ужинать. Чай был горячий, сладкий, плечи давила брезентовая куртка, пиджак был легок, но уставшие за день руки немного дрожали.

Сейчас, после ужина, можно бы лечь спать, но спать не хотелось.

Он любил вечерами шагать по ровному настилу лежанки, осматривать поставленные и укрепленные за день столбы и сидеть у костра со всеми и петь, слушать разговор строителей.

С Анютой в последнее время он говорил только о работе. Каждый день справлялся у нее, нормировщицы, о выработке бригады. Анюта называла кубометры, объемы, цифры… Он жалел, что здесь, на трассе, между ними почему-то не стало тех прежних отношений, встреч наедине, разговоров, и считал виноватым себя — слишком увлекся работой.

Чарэма шагал по мокрым плотным доскам лежневки, вглядывался вдаль, туда, где за низинами лежал рудник, но видел только столбы и за туманной полосой сине-темную тайгу.

Когда он возвращался обратно, то видел палатки у каменной гряды, штабеля сложенных досок, последний столб со свисающей проволокой, а за болотами, за каменной холмистой возвышенностью угадывался Суеват — его родное стойбище.

Скоро он будет дома! Ждут ли его родные?!

Болело ушибленное при взрыве плечо.

Первый день выхода на трассу! Разве забудешь это?

Утренний холод, камни, болота, ветер… Пустая равнина тундры. Жесткие ветки карликовых березок, речушки, журчащие в камнях, трясина, покрытая хрупким льдом.

Погода! Хитрая, обманчивая погода… Затишье сменялось пургою. Снег липкий, тяжелый наваливался на землю.

И вот первая стоянка на каменистом плоскогорье. От рудника уже стелили лежневку, подвозили столбы, проволоку, продукты. А здесь, за палатками, ставили первый телеграфный стык.

Крепкая, каменистая почва! Тонкой лопатой не взять ее и кайлою не выдолбить ямы. Пришли взрывники с аммоналом. Щели пробивали отвесные, протянули шнуры к болоту. Замелькали сигнальные флаги, раздался тревожный свисток, опустела площадка. Казалось, снежное поле дышало.

Прошли секунды ожидания.

Вот сейчас содрогнется земля и ухнет громом. Сердце Чарэмы бьется отчетливо и напряженно.

Взрыв совершился мгновенно. Он потряс почву и поднял ее высоко в лучистое небо. Большие гранитные глыбы взлетели, как грозные черные птицы. Загремела взрывная гроза. Ветер душной волной донесся до отдаленных гор, и там гулко прокатилось эхо. В небе повисла туча, закачалась плавно по воздуху. Стремительно летят тяжелые камни, цокая о лед. Как выстрелы, звучно, шумно… Ах, хорошо!

«Нет, ачи! — думал Чарэма. — Не прав ты! С оленями хорошо возиться, но этого мало человеку. Поет тундра, гудит! Это уже не мертвая мерзлая земля, равнодушная и пустая, по которой бегут олени, а живая, проснувшаяся, наша земля. Мы несем ей тепло и свет!

Свет зажжется в оленеводческом совхозе, в юртах пауля, в юрте каждого манси…

Поэтому я не с тобой, отец, сейчас, не с тобой, мать, сейчас. Я думаю о встрече с вами. Работа, товарищи не заставили меня забыть вас, родные… Я не стал жестокосердным, как думает отец. Но покинуть рудник и друзей я не могу, не могу уйти и бросить большое дело. Ты прав по-своему, по-домашнему… А моя правда выше. Она для всех».

Чарэма курил и думал. Ему хотелось поговорить с кем-нибудь, чтобы стало легче. Вспомнил, что Поликарп спит, не решился будить старика и направился к Анюте в палатку.

«Надо увидеться с ней и поговорить обо всем. Надо сделать так, чтобы мы снова стали дружить… Я ведь люблю эту добрую и заботливую русскую девушку… Как сказать ей об этом? Как она ответит мне? А вдруг она скажет: «Я русская, а ты, Чарэма, манси». А может быть, не говорить ей ничего?! Просто взглянуть на нее, посмотреть ей в глаза, чтоб стало легче, и — уйти. Вот и палатка Анюты. Плохо, если там кто-нибудь еще…»

Чарэма услышал голоса и смех, постоял у порога, потрогал волглый брезент рукой, подождал, надеясь, что Анюта случайно выйдет, и, кашлянув, вошел в палатку. Он увидел ее сидящую за столом рядом с парнем из бригады. Они о чем-то громко говорили, размахивали руками, убеждая друг друга, и смеялись.

Чарэма постоял немного, хотел сказать «Добрый вечер!» но покачал головой и вышел. Смех прекратился, и Анюта вскрикнула: «Чарэма! Чарэма! Подожди!»

Но Чарэма, нахмурившись, зашагал быстро и ушел, думая, что Анюта его не любит.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

Метель утихла. Выдались солнечные дни. Снега начали быстро таять, зашумела вода по склонам гор и холмов, темное озеро набухло.

Каждый день на стойбище собирались жители по случаю приезда русской эквы и врача. Они подходили к юрте Хантазеева, заглядывали в двери, заходили к хозяину, спрашивали о здоровье Ильчи, разглядывали Белову, медицинские инструменты, разложенные на столе, и уходили, качая головами.

Родичи Хантазеева не выходили из юрты, и выгнать их Наталья не посмела.

Фельдшер Язева объяснила Хантазееву, что родичи мешают, что нужно их попросить выйти, чтобы врач могла спокойно делать свое дело. Но родичи наотрез отказались уйти.

— Уйдем, когда ребенок родится! — заявили они и сели у чувала, посматривая на Язеву.

— Вот Наталья Поликарповна, — сказала Язева, показывая на двух женщин, пришедших с нею, — у нас и сиделки есть.

Наталья познакомилась со старухой Анямовой и женой Бахтиара, которые вызвались помогать ей. Они тут же сделали из простынь занавес, отгородив от лишних глаз больную и врача, и принялись кипятить воду.

Хантазеев с утра уходил на работу. Стада готовились к перегону на летние пастбища. К вечеру он возвращался и, спросив у сиделок об Ильче, садился молча рядом с родичами у чувала и ждал, покачиваясь из стороны в сторону.

Родичи недоверчиво посматривали на причудливые инструменты и лекарства, лежащие на столе, шептали о чем-то Хантазееву. Он шикал на них.

Потом Наталья перенесла инструменты, перевязочный материал и коробки с медикаментами за занавеску. Оттуда ей тоже был слышен тревожный шепот родичей.

Ильча лежала неподвижно на кровати, укрытая простыней. Наталья проверила пульс — чуть слышен. Температура сорок и две десятых. Тяжелое дыхание, синева на лице, обильный пот… Роды усложнились из-за неправильного положения плода. Организм ослаб, отекли ноги, лицо. Может быть, придется оперировать.

Когда Наталья ввела роженице камфору с кофеином и