Юность моя заводская - Леонид Семёнович Комаров

стоял, как пришибленный, не понимая, чего хочет этот загадочный старикан. Наверное, я крепко поднаврал! Засыпался? Не иначе. Но за очками смеялись умные голубоватые глаза Николая Николаевича. Видя мою растерянность, он повторил вопрос:

— Для чего вы поступаете в техникум? Что вас сюда привело? Заставили или сами пришли, по своей воле?

У меня отлегло от сердца.

— Конечно, сам! Кто ж может заставить?

— Значит, вы хотите стать квалифицированным специалистом?

— Ясное дело!

— Замечательно! Можете быть свободны.

Мишка Стрепетов с изумлением смотрел на Николая Николаевича: ну и старик — с подковыркой!

Я выскочил на улицу.

Августовское солнце щедро рассыпало по земле тепло, но теперь уже не так неумолимо, как в июле, а приветливо и ласково. Листья на деревьях начинали желтеть, тихо шуршали.

Пахло осенью…

О том, что я поступаю в техникум, мама не знала. Возможно, она и догадывалась, только я ей ничего не говорил: хотел сделать сюрприз. Вечером за ужином я долго обдумывал, как бы это получше сообщить, но интересного ничего не придумал. Я посмотрел на маму. Она разливала чай и улыбалась.

— Ну, что ж ты? — вдруг сказала она. — Докладывай, как сдал последний экзамен?

Я остолбенел: готовился удивить ее — и вот на тебе! Взглянул на Женьку, но тот сидел как ни в чем не бывало. Он-то ни о чем не догадывался.

— А… откуда ты узнала?

— Откуда? Мать все знает. От матери ничего не скроешь, она все видит, все чувствует.

Она весело рассмеялась, а я молчал.

— Чего нос повесил? Случайно увидела экзаменационный лист. Искала в карманах платки для стирки и нечаянно наткнулась.

В тот вечер мы долго сидели возле мамы: я с одной стороны, Женька с другой.

— Мама, расскажи сказку, — попросил Женька.

— Какую сказку?

— Где про лебедей.

— Ладно, слушайте.

И она начала рассказывать старую сказку о диких лебедях, которые унесли маленького мальчика. Голос у нее был мягкий, ласковый. И руки тоже теплые и ласковые. Я впервые в этот вечер заметил у нее прядки седых волос и маленькие морщинки на лице, таком добром, родном. Лицо усталое, но глаза счастливые.

Сколько горести я причинял ей! Она всегда прощала: шалости, грубость, позднее возвращение по вечерам…

Милая мама! Только она умеет так прощать, так тепло согревать и ласкать. А сколько тяжкого она пережила, какое бремя вынесла на своих плечах, когда не стало отца.

Вот и Женька подрастает, а растет он шалуном. Маме, конечно, одной за ним не усмотреть. Я должен стать ее первым помощником, опорой».

Прошу принять в Ленинский комсомол

— Женя, ты знаешь, что такое комсомол?

— Знаю. Нам пионервожатая рассказывала. Это резерв и помощник партии.

— А сколько комсомол орденов имеет?

Женька задумался.

— Не помню.

— Не знал да забыл. Бывает. Так вот запомни — четыре! Два ордена Ленина, орден Трудового Красного Знамени и орден Красного Знамени. Ясно?

— Ясно! — Женька кивает головой.

Спрашиваю еще — и сам отвечаю: готовлюсь в комсомол.

— Сережа, а тебя когда принимать будут?

— Завтра. Боязно, как перед экзаменами.

— Думаешь, не примут?

— Принять-то, может, и примут. А все же… кто знает?

Мама рассказывала, что раньше в комсомол трудно было вступить. Принимали только рабочих. Тогда жизнь была другая, врагов много было.

— Тебя обязательно примут! — сказал Женька убежденно. — Ты ж пятый разряд получил! Дядя Саша говорил, что ты теперь человеком в цехе стал.

* * *

— Главное, не волнуйся. Все будет хорошо! — успокаивает меня Саша. — Выйдешь к трибуне. Если автобиографию спросят — расскажешь, на вопросы отвечай, не торопясь, обдумывай. Не робей!

Он слегка приподнял меня за локти, и мы вошли в красный уголок.

Сел я рядом с Сашей во втором ряду от сцены. Волновался, даже слышал, как сердце гулко бьется в груди.

Народ прибывал. Вскоре все ряды были заняты.

На сцену поднялась невысокая белокурая Наташа Селиванова — секретарь бюро.

— На учете в организации состоит сто двадцать человек. Присутствует семьдесят пять, четверо болеют, остальные во второй смене. Какие будут предложения?

— Начать собрание! — выкрикнули сзади.

Сашу избрали в президиум. Он ободряюще пожал мне локоть и ушел на сцену. Сердце забилось сильней.

«Ну, — думаю я, — сейчас вызовут…»

Я перебираю в памяти возможные вопросы, силюсь вспомнить по порядку обязанности комсомольца.

Собрание ведет Саша.

— В комсомольскую организацию цеха поступило заявление от Журавина Сергея Игнатьевича с просьбой принять его в ряды Ленинского комсомола.

Я встаю, стараюсь держаться как можно спокойнее. Усердно разглядываю, сучок на спинке стула, поглаживаю его пальцем. Сучок темный и очень гладкий, полированный… Белая косынка с крупными синими горошинами… Я ее уже где-то видел… Ах да, это же наша учетчица Нина. Сегодня она не важничает, оглядывается с любопытством… Интересно, какие вопросы будут?

Ковалев зачитал мою анкету, кивком головы дал знак выходить к трибуне. Выхожу, чувствуя, как ноги дрожат в коленях. «Размазня! Кисель!» — ругаю себя за нерешительность и робость.

Задают вопросы — отвечаю.

Подымается Саша.

— Журавина я знаю хорошо. Это честный парень. Учится в вечернем техникуме. За полтора года работы Сергей достиг квалификации пятого разряда. Предлагаю принять Журавина в комсомол!

— Кто еще желает выступить? — спросила Наташа Селиванова, оглядывая зал.

— А чего там выступать, — сказал Стрепетов с места. — Что — Журавина не знаем? Водку пьет умеренно, в милицию приводов не имеет. Серега, я верно говорю?

В зале раздался хохот.

Наташа постучала карандашом по столу.

— Товарищи, прошу серьезней! Поступило одно предложение: принять Журавина в комсомол. Другие предложения будут? Нет? Ставлю на голосование. Кто за то, чтобы Сергея Журавина принять в ряды Всесоюзного Ленинского Коммунистического Союза молодежи, прошу поднять руки.

Я стою, опустив голову, и боюсь взглянуть в зал. «А вдруг не примут?..»

— Против? Нет. Воздержавшихся? Нет. Принято единогласно!

* * *

…Через два дня в райкоме мне вручили комсомольский билет. Шел домой, нет-нет да и вытаскивал из внутреннего кармана пиджака тоненькую книжечку и любовался.

Мы когда-то вместе учились

И вот я сижу во Дворце культуры. Впереди, почти напротив меня, двумя рядами ближе к сцене, сидит Лена. В полумраке зала я вижу ее кудрявую голову и думаю: «Раньше у нее были косы. Красивые, длинные и тугие косы. Зачем она их отрезала? Они были ей очень к лицу. А теперь сделала этот «вей-ветерок». Мода! Интересно, что она подумала, когда меня награждали грамотой? Хотя… Собственно, зачем я о ней думаю?

Я стараюсь следить за концертом, который идет на сцене, но мысли упрямо возвращаются к старому. Но вот занавес — концерт окончился. Зрители начали шумно расходиться. Пора и мне, но