Здравствуй, поле! - Николай Николаевич Новосёлов

А сама все чаще заглядывала в лицо девушке, а потом отлучилась, чтобы подтвердить свою удивительную догадку.

Вернулась неспокойная. Принялась чистить картошку. Не сразу завела разговор.

— Лучше меня им тут не найти. Бабы в горшках привыкли варить, а у меня опыт… — Было заметно, что думала о чем-то другом, оттого и картошку чистила неэкономно, небрежно. — Да и с мужиками мне не привыкать. Прошлым летом, не поверишь, так Пашку (тут один черт у нас есть), так паразита черпаком отделала, что до сих пор грозится зарезать… Я ведь и на фронте была.

— Правда? — удивилась Катя. Феня казалась ей совсем молодой.

— А как же! Два года. Документы имею. — Феня подняла глаза, грустно усмехнулась. — Тоже поварихой. Поели солдаты каши с моими слезами! Не старше тебя была… Ранение имею.

— Добровольно пошли на фронт?

— Сама пожелала… — Увидев, с каким любопытством смотрит девушка, Феня чему-то усмехнулась. — В общем, горе было… А какое у девки горе? Милый разлюбил. Уехал — и с концом. А тут — война. Значит, и надежды никакой… Пошла в военкомат. Просьбу мою уважили: на фронт под Москву попала. И верно: горе-то, бывало, редко вспомнишь. И — сама понимаешь — кругом мужики. Тем, что в окопах, до меня дела мало, а от прочих отбою не было — симпатичная была… Познакомилась с одним командиром роты. Лучше, думаю, по-хорошему. Он в летах был, в войну семью потерял. А не подумала, что на войне ротному не больше счастья, чем солдату. Так и случилось: под Витебском его похоронила… А сама поехала родить… Потом и сына не уберегла…

Она снова развернула телогрейку, достала из кармана старенький портсигар. На внутренней стороне крышки, под куском плексигласа была фотография военного.

— Муж? — догадалась Катя.

— Он.

— А тот, первый, не вернулся?

— Первый? Нет… Погиб, говорят… Да меж нами ничего и не было.

— А говорили — горе.

— Не было меж нами, — повторила Феня, и Катя почувствовала ее вековую тоску от того, что «не было меж нами».

Подъехала повозка с большой бочкой. Лошаденка потянулась под навес, шумно втянула в себя кухонные запахи. Водовоз вопросительно посмотрел на повариху.

— Откуда привез? — подозрительно спросила она.

— Да вот… с речки, — робея, ответил мужик.

— Тогда чего стал? Поезжай!

Мужик вздохнул, тронул вожжи. Феня объяснила:

— Для кухни ключевую воду пользуем. В речке порченная. А Симону, вишь, лень на ключ съездить.

Присела к Кате. Да, видно, не привыкла сидеть без дела, а может быть, что-то тревожило ее: встала, сняла халат.

— Пойду, кислицы подергаю. Любят мужики свежую зелень.

И ушла, так и не расспросив Катю: кто и откуда она.

Позднее Катя вспомнила: на старенькой фотографии в их семейном альбоме бедно одетый паренек — ее отец — стоял рядом с девицей. («Первая зазноба», — горьковато шутила мать, но фотографию щадила). Лицо девицы сильно портили обильно покрашенные брови и губы; у нее тоже были тяжелые светлые косы и старинные серьги. «Почему бы нет? — рассудила Катя. — Отец приехал на родину».

21

Катя разыскала отца. Окруженный рабочими, он не сразу ее заметил, а когда она подошла совсем близко, недовольно посмотрел в ее сторону. Она вернулась к машине.

Голубоглазый парень возился около трактора. Увидев Катю, отвернулся. Она окликнула:

— Парень!

— Ну?

— Подойди, что-то скажу.

— К сожалению, занят. Тогда она подошла сама.

— Как тебя зовут?

— Хм, интересуетесь? Матвей Шмелев.

— Редкое имя.

— Какое есть.

Он деловито орудовал ключом. Девушка с минуту уважительно смотрела на него.

— Шмелев… Между прочим, меня зовут Катей. Шмелев, у меня просьба…

— Ко мне?

— Мне нужно вернуться в село. Я понимаю…

— Вот именно: при чем тут я?

— Ни при чем, — поспешно согласилась она. — Конечно, если сможешь… Я подумала: если бы на мотоцикле…

Матвей выпрямился, внимательно посмотрел на девушку. Краснея, спросил:

— И… очень надо?

— Очень, Шмелев!

— Тогда — ладно.

— Договорились! — обрадовалась Катя. Доверительно объяснила: — Зря я поехала с отцом: мешаю ему и день потеряю.

— Ладно, я сейчас.

Матвей наспех вытер ветошью руки и исчез.

Вернулся к машине отец. Еще долго разговаривал с бригадиром. Парень не показывался. Не утерпев, Катя решила посмотреть его поблизости. Где-то за комбайном подслушала разговор:

— Дядя Егор, я мигом!

— В такую горячую пору? И не проси!

— Хочешь, я за тебя три смены отработаю?

— Выдумал!.. Что тебе приспичило? Не девка ли?

— Надо!

— Не дам.

Катя вернулась к машине. Отец ее ждал.

Они не успели выехать на проселок, как с «Волгой» поравнялся мотоцикл. Очень довольный, Матвей улыбался Кате. Нестеров остановил машину.

— В чем дело?

— Да вот… — парень смущенно кивнул на Катю.

Та объявила:

— Папа, я вернусь в село.

— Сумасбродство! — проворчал отец. Оглядел тракториста. — Ты, брат, не лихач?

— Нет, не лихач. — Девушке Матвей объяснил: — Карбюратор засорился — вот и задержался.

— Не ври уж, — строго заметила Катя.

Она пересела на мотоцикл. Шмелев осторожно, даже слишком осторожно (отец наблюдал) развернулся и поехал в сторону села.

…Повторялись те же пашни и перелески, только теперь все было залито солнечным светом. И дорога ожила: сперва встретилась стайка школьников — малыши дружно и с удовольствием помахали им вслед, потом нагнали водовоза Симона. Тот от любопытства даже остановился, наверное, рассчитывал перекинуться с Матвеем словечком. Спешили в город молоковозы, рефрижераторы.

Катя спросила:

— Твой дядя Егор — мужик вредный?

— Не, не вредный.

— Сколько он с тебя за мотоцикл-то? Я ведь все слышала.

Матвей рассмеялся.

— А нисколько!

— Врешь опять.

— Не вру… Только все выпытал. Народ у нас любопытный.

— А если бы не дал?

— Дядя Егор?

— Ну, дядя Егор.

— Всегда даст.

На полпути остановились. Катя сняла плащ. В легкой куртке, в джинсах, она показалась Матвею совсем худенькой.

— Матвей, дай я поведу мотоцикл.

— Если сможете…

— Смогу!

Матвей устроился на заднем сиденье.

И очень скоро — едва Катя тронула с места, и мотоцикл стало бросать из стороны в сторону — пожалел, что доверился девушке.

Ему показалось, что они свалились легко. Правда, оберегая девушку при падении, он сильно зашиб локоть. А Катя смеялась. Но, когда попыталась подняться, скривилась от боли.

— Нога…

Матвей помог ей встать и, поддерживая ее, решительно не знал, как поступить дальше. На дороге никого не было. Только лошадь Симона плелась на далеком косогоре.

Может быть, Катя без особых затруднений могла ехать на мотоцикле, но парню положение показалось гораздо серьезнее.

— Тогда я понесу вас.

Она возразила, но так, что он уже без колебаний, хотя очень неумело, поднял ее на руки и зашагал к селу.

Он чувствовал, как она жарко дышит ему в щеку, как бьется ее сердце, вдыхал запах