Здравствуй, поле! - Николай Николаевич Новосёлов

Не видел тебя целую вечность. Поклон всем.

Твой В. Богаткин».

19

О своем приезде Катя не предупредила отца по телефону. Надумала — и сразу на вокзал. По-отцовски. Тот имел обыкновение исчезать на неделю, а потом появляться дома с таким видом, словно отлучался только к соседнему киоску за свежим журналом.

Приехала она с ночным поездом. Растерялась на безлюдной станции, да встретился попутчик до Кузьминского. Вдвоем отправились в темень. Попутчик и довел ее до райкома. Утро едва занималось, и спросить об отце было некого. Решила подремать в садике на скамейке. Но едва успела забыться, как кто-то тронул за плечо. Отец! Конечно, чуть свет собрался с велосипедом на прогулку. Спросил беспокойно:

— Ты? Что-нибудь случилось?

— Ничего… — Катя сладко потянулась. — Ничего не случилось. Просто соскучилась по тебе.

Нестеров все-таки сомневался.

— Сумасбродство какое-то. Разве у тебя есть время?

— Есть. До экзамена — неделя. — Показала на сумку. — Книги.

— Зря тебя отпустила мать…

— Не сердись. Ну, как работается?

— Пишу… — И уже успокоенно он сказал: — Ну что ж, я подыщу тебе здесь тихое место. Сегодня уеду на весь день. В райкоме любезно предложили машину.

Катя с надеждой посмотрела на отца:

— Если поедешь, я с тобой…

— Зачем? Пыль, духота. Тебе надо готовиться.

— Интересно! Успею еще!

Нестеров подумал.

— Сегодня — так и быть.

Он проводил дочь до скромной гостиницы, а потом велел ждать у чайной, к которой обещал подъехать на машине.

Через полчаса они завтракали. В чайной было тихо и людно. Катя с притворным испугом смотрела на котлету с богатырской порцией каши — не привыкла по утрам есть, — но отец предупредил:

— Обедать будем не раньше двенадцати.

Сам ел сосредоточенно, аппетитно. Молча слушал городские новости.

Выехали на «Волге» вдвоем. Не было ни духоты, ни пыли. Наверное, уже взошло солнце, но его лучи не могли пробить плотную синь далекого небосклона. Недавно встревоженная табуном улица успела вновь задремать.

За селом зачернели поля. В их мглистой зыби, обгоняя друг друга, поплыли светло-зеленые перелески. Когда дорогу обступал березняк, белые стволы и молодая листва словно флюоресцировали: здесь было светлее.

Катя в восторге оглядывала все кругом. Никогда не видела в такой ранний час ни вспаханное поле, ни молодой лес, ни туманную синеву дальних нив. Поэтому не вытерпела, тронула плечо отца.

— Хорошо! Правда?

Он кивнул.

— Ты привык! — с осуждением сказала Катя. — Неужели все это может быть незаметным, обыденным?

— Заботы, Катюша, — они сильнее. Со временем мы лучше будем видеть и чувствовать эту красоту. В человеке — тоже…

Она поморщилась. Не те слова. «Со временем…» А она сейчас в восторге от этой красоты. И утро, прекраснее этого, представить не может. Просто отец не видит. И теперь, когда она оканчивала первый курс института, он делал ей немало открытий, но его газетные статьи с трудом отличала от других. А ведь когда-то писал стихи…

Справа показался полевой стан.

20

На просторной площадке плотными рядами стояли машины. Людей среди них почти не было видно. Только бригадир, несмотря на возраст и тучность, очень скоро оказался около райкомовской «Волги». Наверное, ругнул себя за напрасное проворство, увидев, вместо начальства, незнакомого человека. Но когда узнал, что приехал специальный корреспондент центральной газеты, изобразил на лице радость и повел его по стану.

Катя осталась в машине. Раскрыла было учебник, но тут заметила, что за ней, прильнув к стеклу, весело наблюдает перепачканный голубоглазый парень. Распахнула дверцу, строго спросила:

— Чего надо?

— Кажется, я помешал? — скрывая смущение, ухмыльнулся парень.

— Отвык здесь от людей?

Теперь он хорошо рассмотрел Катю, может быть, растерялся, потому что сказал безотчетно и серьезно:

— Нет, не отвык…

И понял, что рассмешил девушку. Сделал вид, что заинтересовался машиной.

— Ну, что стоишь?

— Пожалуйста, — совсем потерянно пробормотал парень и отошел.

Потом вертелся около своего трактора и украдкой посматривал на незнакомку. Видимо, без надобности завел машину, влез на сиденье. Мотор взревел. Сейчас парень напоминал Кате всадника на строптивом коне. Казалось, трактор вот-вот ринется вперед.

— Матвей!!

Это подбежал пожилой рабочий и погрозил парню кулаком. Мотор сразу заглох.

— Ты рехнулся, парень! — закричал рабочий. — Мотор без воды!

— Дядя Егор, не кричи. — Матвей покосился на девушку. — Сам знаю…

— Сам знаешь?! — удивился дядя Егор и решительно двинулся на парня. Тот предусмотрительно спрыгнул с трактора с другой стороны и, весело глянув на Катю, исчез среди машин.

Теперь и старый механизатор обратил внимание на девушку. С интересом разглядывая ее, усмехнулся:

— Вот оно что!

Катя нахмурилась, сделала вид, что читает книгу. Рабочий ушел.

Читать не хотелось. Она вышла из машины и направилась к летней кухне.

Под навесом, у плиты с большим вмазанным котлом, хлопотала женщина. С интересом посмотрела на девушку и первая решила, что не годится вот так, молча, разглядывать друг друга.

— Здравствуй.

— Доброе утро, — поспешила ответить Катя.

Повариха провела фартуком по скамеечке, перед которой высилась свежая горка картофельных очистков.

— Садись.

— Спасибо.

Катя присела, почему-то уверенная в неистощимом любопытстве поварихи.

А та занялась своим делом: налила в котел воды, положила в плиту дров, приготовила растопку. Вслух подумала:

— Успею еще. Мясо молодое — уварится. — Пожаловалась девушке: — Листа лаврового, язви их, вторую неделю не дают! А мне — что? Что дают, то и варю. Правильно я говорю?

— Правильно, — вынуждена была согласиться Катя.

— А что бы ты сделала на моем месте? Бригадир говорит: «Ты, Феня (это меня так зовут), ты, Феня, старайся для мужиков». А я что делаю? Вот Еремеич, Плахтин, дядя Егор — те похвалят, мужики самостоятельные. Лукин с Пашкой — те завсегда морду воротят. А учетчик с Матвейкой домашнее едят. Матвейка одни пряники жрет. Разве на всех угодишь?

Феня заглянула в кастрюлю. Вытерев о фартук ложку, попробовала вчерашнюю кашу. Спросила Катю:

— Молоко с кашей дать или так?

— Так, — сказала Катя и удивилась, что не смогла отказаться.

— Тогда пей молоко.

Молоко было холодное, густое, приятно таяло во рту, оттого девушка пила его неторопливо, маленькими глотками.

Повариха развернула висевшую на столбе телогрейку. Внутри оказался нашитый из большого красного лоскута карман. Достала пригоршню каленых семечек, высыпала на скамейку.

— Щелкай.

Нарастал шум тракторов. Проглянуло солнце. Лицо Фени, радостно щурясь, словно потянулось к нему.

— Погожий денек будет, — ласково сказала она.

Сняла с головы платок, и Катя удивилась, как сразу преобразилась повариха. Девушке показалось, что где-то она уже видела этот строгий профиль, тяжелую косу, свернутую в тугой узел, старинные серьги. И любуясь, сказала, что думала:

— Вы красивая.

— Я? Где уж! — с легкой досадой,