Жизнь зовет - Владислав Александрович Колчин

Разговаривали шепотом, словно боялись свидетелей. Решили подыскать комнатку и зажить вместе — весело, любя. Это решение наполнило Лидочку легким, искрящимся счастьем. Назавтра она пошла разыскивать комнату.

Осмотрела два сдаваемые в наем низа в дряхлых домишках Запрудья — не пришлись по вкусу. Низкие, темные… И, наконец, наткнулась на подходящее объявление. Сдавались комнаты в центре города. Адрес привел ее к хорошему двухэтажному дому.

Хозяйка дома, вдова, последний сын которой уехал в институт, провела ее по комнатам. Слезно сморкаясь в концы головного платка, она поведала о грусти матери, дети которой разлетелись по белу свету, о трудностях с заготовкой дров и положила цену — триста рублей в месяц.

Лидочка сначала оторопела. Но назидательные слова хозяйки, заметившей ее смущение, о «добротности» комнаты и близости дома ко всем «зрелищным предприятиям» развеяли Лидочкину нерешительность. Они сговорились.

Этим же вечером Лидочка перевезла вещи и мебель на новую квартиру. А на следующий день она вошла в кабинет Бориса с заявлением. Тот прочел и изумился:

— Зачем тебе два дня отпуска?

Ее ликующий шепот заставил его чуть побледнеть. Но Лидочка ничего не замечала. Она жила будущим.

— Комнатку… — она с умыслом сказала «комнатку», чтобы приятно обрадовать потом любимого, — комнатку нашла. Хочу побелить убрать, как следует — и завтра жду, слышишь!

Он деланно улыбнулся, подписал разрешение.

— Завтра?

— Да, да… завтра… — склонилась она к нему, — сразу же после работы.

— Знаешь… — он замялся, — мне же нужно захватить кое-что. Бритву там, сорочки…

— Ну, ну, хорошо… Тогда позже, часов в девять.

— Вот, вот… В девять.

Обдав его светом сияющих глаз, Лидочка стрекозой выпорхнула из кабинета.

Два дня она преображала комнату. Хозяйка или помогала ей, или, устав, сидела в комнате новой жилички и все охала, дивясь молодому задору и веселому нраву ее.

— Правду молвят: старость — не радость. Ишь ведь как молодые-то руки убрали! Баско, баско, голубушка. И белить горазда, и окна, видать, мастерица мыть. Знать, любишь миленка своего, ишь, как стараешься Что-то его нет?

— Будет сегодня, бабушка. Придет. Часика через два явится.

— Ну, ну… Давай готовься. Сама-то приберись. Любят они, мужички, нарядных-то жен.

Хозяйка ушла, а Лидочка, следуя ее совету, принарядилась и занялась приготовлением ужина.

Время шло. Минуло девять часов, начало смеркаться, а Бориса все не было. Лидочка забеспокоилась… Еще полчаса прошло.

«Что с ним? Не случилось ли несчастья?» — Измученная ожиданием, она вышла на улицу и медленно пошла в ту сторону, откуда должен был появиться Борис. Лидочка проходила квартал за кварталом, угадывая в каждом издали появившемся силуэте мужчины Бориса, и каждый раз разочаровывалась. Так дошла она до его дома. Неосвещенные окна сказали ей, что в доме спят. Беспорядочно покружившись около забора, направилась к заводу. Позвонила из проходной на работу. Телефон не отвечал. В секретариате ответили, что никаких совещаний у директора нет…

Потом она долго стояла у скверика в тайной надежде встретить выходящего с завода Бориса. Изредка двери открывались, и тогда Лидочка напрягалась вся, и каждый раз взволнованно бьющееся сердце обрывалось в отчаянии: «Нет, не он». Наконец она медленно пошла, часто оглядываясь назад. У поворота снова остановилась и еще минут десять смотрела на далекие двери проходной.

Леопольда Ипполитовна уже третий раз за вечер вынесла на кухню переполненную пепельницу. Ворчала, выбрасывая окурки в лохань и отирая цветистым передником мраморную вещицу.

— Добро б работал табакур… А то ведь так, прохлаждается. Ну, и зятька бог послал!

Чихнула с надрывом, чопорно собрала губы. В комнату вплыла тенью.

Зять курил. Втиснулся в диван, как клещ, глазами в окно уставясь.

— Во двор бы с табачищем-то, что ли, — сказала Леопольда Ипполитовна.

Бориса словно кнутом опоясало. В двери кинулся, выругался про себя в адрес тещи, двумя затяжками спалил папиросу дотла, Швырнул окурок под ноги, с ожесточением затаптывая его, снова про тещу подумал: «И чего весь вечер, как сверчок, скрипит?». Он тут же закурил новую папиросу. Одолевали его мысли: «Ни к чему эта половинчатость… Надо решиться порвать со всем — и все. Ни детей, ни сердце не оставляю в этом доме». Вспомнилась Лидочка, пригожая, любящая.

Не докурив, он вломился в дом. Пронесся мимо вздрогнувшей от испуга тещи в свою комнату. Выдвинул из-под кровати чемодан и начал швырять в него навалом сорочки, белье, бритвенные принадлежности. Купленную женой кожаную куртку с «молниями» демонстративно бросил на кровать.

Дрогнул, когда, готовясь отбивать время, заскрипели настенные часы. «О, черти, — вздохнул успокоенно, — напугают же, проклятые».

Заколотившееся было сердце выравнивало ритм ударов. Отерев рукавом взмокший лоб, обежал взглядом комнату, прикидывая, все ли взял. Достал из комода паспорт и воинский билет. Копнулся в бумагах и наткнулся на облигации займов. Задумался, щуря глаза. «Мое, — решил уверенно и положил облигации в чемодан. — Сослужат службу».

Наткнулся глазами на радиолу.

«Жалко, черт. С собой такую махину не потащишь…»

Еще больше огорчился, вспомнив о душевой… «Привык к комфорту…»

Озадаченный, он плюхнулся на диван, привычно подпер спину подушками. Растерянными глазами вновь обежал комнату. «Нет, — забилось в груди. — Нет… Ради чего?»

Галереей прошли в воображении и душевая, и кресло-качалка, и бронзовые статуэтки на женином столике. Под ступнями почувствовался ковер. Вспомнились праздничные обеды.

— Эх, да каким же дураком быть нужно! — пробормотал в отчаянии и с еще большей поспешностью начал водворять вещи на прежние места. «Вдруг эту дуру черти принесут», — подумал он о теще.

И тут же открылась дверь. Вздрогнул. Торопливо захлопнул дверцы шифоньера. Оглянулся. Женя, видимо, не заметив ничего, спокойно снимала пыльник. Остолбенев, буркнул невпопад:

— Ты, Женя?

Жена усмехнулась:

— Как будто…

Смутился, забормотал, оправдываясь.

— Увлекся вот тут, пропажу ищу. — Повел глазами на чемодан.

Женя участливо пожурила:

— И что сам взялся. Маму бы попросил. Что ищешь-то?

Успокоенный ее тоном, заулыбался, размяк, начал плести околесицу о клетчатой ковбойке, в которой-де в воскресенье в лес решил поехать.

Ковбойку общими усилиями нашли, разыскали в сундуке Леопольды Ипполитовны. Посмеялись за ужином и забыли.

Когда Женя разобрала постель, Борис улегся первым. Довольно крякнул, повернулся, удобнее пристраивая под голову подушку, и блаженно улыбнулся, радуясь: «Чуть было дурака не спорол».

О Лиде думать не хотелось.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Когда Петр, вернувшись из командировки, вошел в зал городского вокзальчика, знакомые блеклые картины в потрескавшихся от времени багетах, деревянные потертые диваны и грузная печь-голландка напомнили ему день приезда в этот город. Он невольно присел на тот же диван, на котором они сидели когда-то с Лидой, и, вздохнув, задумался. Как сумрачным осенним