За горами, за лесами - Леонид Семёнович Комаров

пещеру для ящерицы, купленной в зоомагазине.

Ящерица — я назвал ее Яшкой — жила в аквариуме с золотистым песком.

Яшка быстро ко мне привык, и, когда я вечером возвращался из детского сада, выползал из своей пещеры, и сквозь стекло глазел на меня, и ждал, когда я его покормлю. От нетерпения, должно быть, кожа у него на шейке, внизу под мордочкой, мелко-мелко дрожала…

Я очень любил Яшку, и мне жалко было с ним расставаться.

В последний день перед отъездом я отнес его на бульвар, поцеловал в мокрый нос и сказал:

— Прощай, Яшка! Тебе бояться нечего. Ты спрячешься в траве, за каким-нибудь камнем, и фашисты тебя не найдут.

…Бабушка умерла за год до начала войны.

Тогда, в своей ребячьей повседневности, за играми, за спорами, за несложными детскими заботами, я забывал о дорогих потерях. Но на самом деле все или почти все пряталось где-то в самых дальних уголках памяти, и вдруг выплывет из прошлого и так ясно представится, и так станет жалко, обидно, что ничего этого уже не будет, — что захочется плакать.

Ни у кого не было отцов — ни у Витьки, ни у Петруся, ни у меня. У нас были матери.

Но вот вернулся с фронта Витькин отец. Нашелся отец Петруся. А я о своем так ничего и не знал. И, как всегда неожиданно, спросил маму:

— А почему мы не можем найти папу, или он нас?

Мама притянула меня к себе и обняла мою голову.

— Я пробовала искать, сынок, я писала в Москву, но ответа не получила. Там, наверное, тоже ничего не знают. А может, знают, но не могут сказать…

— Военная тайна, да?

— Может быть. Все может быть…

Да не может быть, а точно! Ведь мой отец в гражданскую был комиссаром, а потом инженером-специалистом. И его, конечно же, послали выполнять совершенно секретное задание!

То мне представлялось, что отец очень большой военный начальник, не меньше генерала, и командует целой армией. И он так занят, что ему некогда нас искать. То я вообразил, будто мой отец по заданию Верховного Главнокомандования пробрался в самый штаб Гитлера, чтобы разведать про немецкие танки… Фантазия моя не знала границ!

И, думая так, я был горд и счастлив.

В полном неведении о судьбе отца мы с мамой прожили до самого конца войны.

После Победы возвращались те, кто остался в живых. Но были еще и пропавшие без вести. Мы с мамой ждали.

В сорок девятом году маме удалось поехать в отпуск на Украину. В Харькове и Киеве она разыскала своих давних друзей и товарищей отца.

Вернулась мама уставшей, постаревшей, с грустными глазами, в которых навсегда угасла надежда. Отец на самом деле был направлен на подпольную работу в тыл врага. Вероятнее всего, он погиб. Многие там погибли. Документы не сохранились. Обстоятельства гибели неизвестны…

Я уже имел к этому времени паспорт и полгода проработал на заводе. И потому, как взрослый, обнял мать и сказал:

— Ничего, мама! Все страшное уже позади.

«СЕКРЕТ НА СТО ЛЕТ»

Было невероятно: Евгений Митрофанович разгадал наш код! Буква в букву, слово в слово расшифровал весь текст — и это потрясло нас. Нам казалось, что разгадать код невозможно, а Евгений Митрофанович сделал это меньше, чем за час.

А началась эта история в тот день, когда мы выпускали стенгазету. Нет, даже раньше…

Был сентябрь 1945 года. Мы — пятиклассники. Весной распрощались с начальной школой.

Из барака наша школа снова перебралась в старое четырехэтажное здание красного кирпича. Кругом все покрашено свежей масляной краской: стены — голубой, пол — суриком, классная доска — лаково-черная. После тесного и приземистого барака казалось, будто мы очутились во дворце. И заветный четвертый этаж с таинственными кабинетами химии и физики — теперь наш. И учителя — по каждому предмету отдельно.

Сами себе мы казались самостоятельными людьми и потому несносными для наших родителей и учителей.

Я почему-то начал стесняться ходить по улице рядом с матерью и шарахался от ее ласки. Честное слово, я не старался грубить. Само собой как-то так получалось.

Почти все лето — две смены — я провел в пионерском лагере. Загорел, накупался вволю и даже поправился на три килограмма шестьсот граммов.

— Не могу понять, — сказала мама, — где они у тебя, эти три с половиной килограмма?

— Как — где? А это что?! — И я согнул в локте руку, показывая выпуклости мускулов.

— Господи! — сказала мама и потрепала мой чуб. — До чего ж ты еще дистрофик.

…Мы не слышали звонка на урок и не заметили, как в класс вошла Лисичка — наша классная руководительница. Она преподавала биологию. А Лисичкой мы ее прозвали за то, что у нее был острый носик, тоненький голосок, и, кроме того, она всегда хитро щурила глазки.

Лисичка пришла не одна, рядом с ней стояла незнакомая девочка. Раскрасневшиеся, запыхавшиеся, мы расползлись по партам.

Лисичка сощурила глаза:

— Так вы готовитесь к уроку?!

Она подождала, пока стало тихо, и прежде, чем покинуть класс, представила девочку:

— Яна Полиневич будет учиться в нашем классе.

Новенькую посадили на третью парту, прямо передо мной — белобрысая голова с короткими косичками вразлет.

Вошел историк Евгений Митрофанович.

Евгений Митрофанович — демобилизованный офицер-танкист. Орденские планки на кителе с левой стороны и нашивки за ранения с правой. Половина лица у него в серых крапинках — след от ранения.

Историк сделал перекличку по журналу. Новенькой в списке не было, но Евгений Митрофанович заметил ее и спросил — кто она, из какой школы переведена.

— Я не из школы, — сказала новенькая, вставая за партой. — Я из детского дома.

— Ты там кончила четвертый класс?

— Да. Но теперь я живу с бабушкой.

— А где твои родители?

— Мама погибла при бомбежке, а папа еще в Германии. Он должен скоро приехать за нами, и мы вернемся домой, в Белоруссию.

Евгений Митрофанович выслушал Яну, а когда она кончила, стал говорить о войне, о танковых атаках, о разведке боем, об освобождении Праги, о своих товарищах-танкистах, многие из которых не вернулись…

— Давайте, — сказал Евгений Митрофанович глухим, торжественным голосом, — почтим память тех, кто погиб, минутой молчания!

Мы встали. Никогда на уроке не было такой тишины. И урока такого у нас никогда не было.

Прозвенел звонок. Евгений Митрофанович посмотрел на часы.

— То, о чем мы сегодня говорили, когда-нибудь станет историей. Новый параграф выучите дома сами.

На перемене девчонки окружили новенькую. Она говорила немного странно: вместо «я» произносила «а» — «отрад», «порадок». И