Русский остаток - Людмила Николаевна Разумовская

Сталин как глава государства несет за это ответственность?

– Конечно. Что за глупый вопрос!

– Я просто хочу понять твою точку зрения. Ну и кому же это было нужно, по-твоему?

– Вот! Вот это и есть главное! – встрепенулся Юра. – Во всяком случае, Никита Сергеевич рвался пострелять изо всех сил. И пострелял вволю. А потом стал главным разоблачителем. И всех дружков-стреляльщиков реабилитировал… И таких никиток в то время!.. Вот тебе пример. Крестьянское восстание в двадцать первом году зимой в Западной Сибири. С чего началось? Забрали весь хлеб. Понимаешь? Весь! Оставляя людей на голодную смерть. Того, кто не захотел отдать все до последней горсти зерна, раздевали догола, ставили в яму, заливали холодной водой и замораживали… В тридцать седьмом этого комиссара-ленинца, командующего замораживанием мужиков, расстреляли. А в пятьдесят шестом как невинно пострадавшего реабилитировали!.. И таких «невиновных» было страшно много! Я вот про коллективизацию тоже сперва ничего не понимал. Для чего нужно было воевать с мужиками…

– А теперь понял?

– Теперь – да.

– Ну – и?

– Если тебе интересно… Все дело в том, что до революции товарный хлеб, то есть хлеб на продажу, в основном производили крупные помещичьи хозяйства. Мелкий собственник в наших условиях проедал практически все, что выращивал, сам. Страна в двадцать седьмом году столкнулась с катастрофической нехваткой хлеба. Единоличные крестьяне уже не могли прокормить город, вот и все. А поскольку время было революционное и вообще времени на раскачку не было, все делалось не за десятилетия, а за год, за два… да и кто бы из крестьян добровольно разорил свое хозяйство и отдал все в колхоз? Потому насилие – как основной метод, а еще и революционные перегибы верных ленинцев на местах, как у нас водится…

– Да-а, Юрочка… – протянула Галина. – Если бы я тебя так хорошо не знала…

– То что? Тоже зачислила бы в красно-коричневые?

– По крайней мере, я не удивлюсь, если тебя писательская братия туда зачислит. Получается снова: хороший царь и плохие бояре, – усмехнулась Галина. – Ладно, давай оставим. Это слишком взрывоопасная тема, и… я не хочу с тобой ссориться. Ты что-нибудь сейчас сочиняешь? – спросила она миролюбиво. – Менее возбудимое для общественного сознания?

– Сочиняю… Уже заканчиваю. О Колчаке.

– Удивительно… как тебя раскачивает из стороны в сторону. То Сталин, то Колчак… Я тебе не говорила, что прадед Алексея воевал в армии Колчака?

– Нет. Ты мне вообще ничего о его родных не сообщала.

– Так я ведь и сама мало что знаю. Однажды бабушка Алешиного отца кое-что рассказала из своей биографии… Что этот ее второй муж, бывший флотский офицер, будто бы привез Колчаку какую-то икону из Москвы… Николая… Расстрельного, кажется, так…

Юра вдруг заволновался.

– А она не называла, случайно, его фамилию?

– Ну я не помню… может быть, и называла, да только тогда все это пропускалось мимо ушей… Погоди… Успенский… Усольцев…

– Устрялов, – подсказал Юра.

– Да, может быть…

– Потрясающе!.. – воскликнул Юра. – Так это твой родственник привез эту икону Колчаку?!

– Ну, это не мой родственник, это прадедушка Алеши…

– Потрясающе! – Юра вскочил со стула и в волнении заходил по кухне. – Ты представляешь, какая история!.. Нет, это потрясающе!.. В октябре семнадцатого большевики начали бомбить Кремль, выбивая оттуда защищавших его мальчишек-юнкеров. И вот кто-то из солдат начал стрелять в надвратную икону над входом в Никольскую башню. Метили в лик святителя, но все пули уходили в стороны, выбивая в кирпиче как бы терновый венец, так что чело Николая Чудотворца, присыпанное красноватой пылью, казалось окровавленным. На другое утро какой-то неизвестный московский художник, оказавшийся у разграбленного Кремля, увидел эту потрясающую картину и зарисовал окровавленный лик святителя. А позже написал икону – Николу Кремлевского, или Растрелянного. Вот эту-то икону и доставил из Москвы адмиралу Александру Васильевичу офицер Устрялов, а местные иерархи благословили его этой иконой на служение России в качестве Верховного правителя. Представляешь?.. – Юра замолчал, потом снова уселся за стол, но долго еще его чувства и мысли, казалось, были захвачены теми далекими событиями, о которых он только что поведал Галине.

– Действительно потрясающе, – отозвалась она. – А где сейчас эта икона, неизвестно?

– Я читал, она находится у одного дельца, который просит за нее какие-то немыслимые деньги, так что…

Рассказ Юры произвел на Галину сильное впечатление, и она вновь пожалела о своем молодом эгоистическом нелюбопытстве. Ведь прояви она чуточку интереса – и тогда история рода ее сына приподняла бы свою глухую завесу. Кто знает, быть может, эта общая их историческая и родовая беспамятность и рождает протестный нигилизм у их несчастных детей, ничем и никак не связанных со своей великой историей и славными предками.

– А Алешина бабушка ничего не рассказывала о судьбе своего мужа? – спросил Юра.

– Кажется, его расстреляли.

– Ну что ж, это естественно…

– Чаю налить? Есть кекс. Твой любимый. С изюмом.

– Налей.

– Ну и почему же они все-таки не победили? – спросила Галина, ставя на плиту чайник.

– Кто?

– Белые.

Юра снова отстранился от тарелки.

– Знаешь Шульгина? Василь Виталича? Депутат трех Государственных дум, монархист, привезший вместе с Гучковым царю в Псков текст об отречении?

Галина пожала плечами.

– Не помню.

– Так вот этот Василь Виталич писал, что, когда белые из «почти что святых» стали превращаться в «почти что бандитов», как и те, против кого они воевали, их дело было проиграно. Но дело даже не в этом…

– А в чем?

– Троцкий называл еще одну причину, пожалуй, главную: больше всего они боялись, что белые выбросят лозунг за возвращение царя. Но белые – в основном – тоже были за революцию, только без большевиков. Между прочим, так называемые европейские союзники Колчака условием своей военной помощи требовали от него доказательств его приверженности республиканскому правлению и демократическим ценностям, представляешь?! Отсюда я делаю вывод, что главной мишенью врагов России оказывалось ненавистное им русское самодержавие, русский царь. В этом все дело… Если бы высшие военачальники и государственные деятели вместо коленопреклоненных молений государю об его отречении выполнили свою присягу, то искусственно и искусно устроенный петроградский бунт был бы подавлен, Первая мировая война – выиграна и все вообще пошло бы совсем по-другому… Знаешь, о чем я тебя все время хотел спросить?.. Кто этот твой американский друг?

Галина усмехнулась.

– Ну у тебя и заходы! Как тебе сказать… Если коротко – моя первая любовь…

– И последняя, – прибавил Юра. Галина ничего на это не возразила. – Не знаю, почему, но я тебя ужасно к нему ревную.

– Вот новости!.. – рассмеялась Галина. – Да Бог с тобой, Юрочка!.. Мне цыганка еще когда нагадала: не мой это суженый! Так и вышло… А потом я встретила