Год Черной Обезьяны - Елизавета Ракова

– Ладно, ничего!

В голосе тети не было ни капли раздражения. Она подошла к своему жениху и аккуратно поправила атласные лацканы.

– Ты прекрасно выглядишь.

– Да, вам очень идет этот костюм, – промямлила Маша.

Глеб взглянул на Машу с благодарностью, несколько сконфузившись от присутствия постороннего человека в квартире.

Неожиданно Маша поняла, что искренне, очень-очень рада за тетю. Снова вспомнились счастливые финалы сказок, где главной героине все время доставались самые сложные испытания. Глеб снова удалился в спальню, и Маша подумала о том, что у тети никогда не было подруг.

– Люб? А когда свадьба? Тебе нужна «подружка невесты»? – Маша боролась с желанием расцеловать тетю от избытка чувств.

Люба неожиданно напряглась и каким-то нервным движением поправила заколку в волосах.

– Э-м, спасибо, Маш, не надо… Свадьба в начале весны, ты, конечно, приглашена… А подружка невесты у меня уже есть…

Интересно, кто она такая… Неужто Люба помирились с матерью? Отношения у сестер были холодные. Маше, конечно, никто не удосужился объяснить причину. Она подумала о спектакле матери, на который предстояло идти вечером, и решила проверить догадку.

– Кстати, ты идешь сегодня поддержать маму? Премьерный показ!

Люба между тем принялась листать альбом с образцами пригласительных.

– Как тебе этот?

Тетя ткнула пальцем в глянцевую страницу, пропустив вопрос мимо ушей. На розовой карточке два пошлых голубка держали в клювах ленточку с именами влюбленных. Значит, подружкой невесты будет не мать.

– Миленько.

Люба продолжала листать альбом, давая понять, что разговор окончен. Маша затронула тему, ее не касающуюся. Но оставалась еще надежда задать вопрос, ради которого она приехала. Маша подсела на диван, руки тряслись.

– Теть Люба, во-первых, я тебя искренне поздравляю… Это очень неожиданно, но просто замечательно!

Тетя залилась румянцем и дотронулась до кольца на безымянном пальце правой руки. Люба носила много бриллиантов, и все они были крупнее кругляшка, скромно поблескивавшего на обручальном кольце. Но, очевидно, именно эта маленькая горошинка не первого качества казалась ей самой ценной среди всех ее украшений.

– Я хотела спросить про свою подругу, Марту. – Тетя резко отодвинулась. – Знаю, ты говорила, я что-то напутала, но я ведь точно видела тебя с ней тогда на Неделе моды. Вы еще поддерживаете связь?

– Ну как, приглянулось что-нибудь?

В гостиной снова возникла Алиса с неизменным выражением оголтелого энтузиазма на грубоватом лице. Тетя метнулась к ней, как к спасительному плоту в океане.

– Алиса! Вы говорили, нам сегодня нужно отсмотреть видео кавер-бэндов?

– Да-да, это в приоритете, самые лучшие расхватывают как горячие пирожки, запись на полгода вперед!

У Алисы в сотый раз затрезвонил телефон.

– Это по поводу площадки, извините, вдруг что-то срочное.

Алиса ткнула наманикюренным пальцем в экран айфона и выбежала из комнаты.

– Гле-е-еб! Глебушка! – позвала тетя. – Иди сюда, надо определиться с музыкантами!

Маша поникла. Снова Марта ускользала, уплывала в туман. Тетя взглянула с сожалением.

– Извини. Ничем не могу помочь. Напиши потом, на какой адрес выслать тебе пригласительный, хорошо? Можно с плюс один. И передавай матери мои поздравления с премьерой.

– Да, конечно.

В прихожей Машин взгляд упал на блокнот в клетку, торчавший из холщового шопера с эмблемой WeWed. На раскрытой странице круглым аккуратным почерком было написано: «Любовь Великодная».

Понимая, что поступает неправильно, Маша все-таки вытянула блокнот из сумки. Делая вид, что возится с обувью и прикрываясь полой пальто, Маша бегло просмотрела заметки, сделанные от руки. Адрес ресторана, пятьсот тысяч рублей залог, какие-то аббревиатуры, «подруга невесты»… Маша несколько раз перечитала имя, чтобы убедиться: это не бред. Марта Пегова… Тут в коридоре послышались шаги. Маша спешно сунула блокнот обратно в шопер и взялась за дверную ручку.

– Вы не останетесь нам помочь? – Алиса прижала левую ладонь к груди с видом хозяйки, расстроенной ранним уходом гостей.

– Надо бежать, мне вечером в театр.

– Ах, ну понятно…

Маша в нерешительности стискивала ручку двери. Возможно, она может еще что-то узнать о Марте.

– А подруга невесты вам не помогает?

Алиса резко выдохнула через нос, как будто ждала этого вопроса.

– Вот же! А вы знакомы? Безвылазно сидит в Париже. Я хотела посоветоваться насчет порядка поздравлений в ресторане… А она трубку не берет.

– Да, это в ее духе.

– Может, вы ей напомните?

Маша с сожалением подумала, что на следующей странице блокнота наверняка записан телефон Марты.

– Непременно.

Такси до театра, конечно же, встало в пробку где-то в переулках за Патриаршими. Москвичи за окном автомобиля все куда-то спешили, неуклюже оскальзываясь на узких обледеневших тротуарах: на свидание, на деловую встречу, на культурное мероприятие, где можно попасть в светскую хронику. Маша испытывала некую гордость за то, что часть этих людей, вероятно, направляется на спектакль матери. Мама долго к этому шла. Каждый год во время фестиваля «Амурская осень» становилась сама не своя. Словно одержимая, посещала все спектакли и кинопоказы программы, куда надевала свои лучшие платья. Пропадала ночами. Как-то раз Маша застала ее на крыльце гостиницы «Евразия», где обычно останавливались гости фестиваля. Ежась на пронизывающем ветру, с боевым раскрасом на лице, она заглядывала куда-то в горящие окна номеров, очевидно пытаясь подкараулить какого-то режиссера. Она была похожа на обезумевшую фанатку, мечтающую оторвать лоскуток от одежды своего кумира. Маша хотела было окликнуть ее, подойти, но что-то ее остановило. Возникло ощущение, что у матери существует некая тайная, альтернативная жизнь, в которую Маша не имеет права вторгаться. Мать что-то нервно спрашивала у выходивших из гостиницы постояльцев, протягивая к ним руки, точно просила милостыню. Наконец она взглянула на часы и решительно бросилась к вращающимся дверям, будто врач скорой помощи, устремившийся спасать чью-то жизнь.

И вот такси затормозило у крыльца театра. На красной афише в окошке «Сегодня на сцене» среди исполнителей фамилии матери не было. Зато крупно бросалось в глаза имя Кантемира Золотова, режиссера, которого мать окучивала годами.

25 (Лариса)

Врач выдал Кантемиру длиннющий список рекомендаций, среди которых значилась «элиминация сильных аллергенов – домашних животных, растений и проч.». Поэтому от греха подальше Лариса решила поставить искусственную, а не живую елку. Она возилась с пластиковыми ветками, наверное, целый час – хотела сделать сюрприз. В итоге получилось очень даже ничего: изумрудная красавица из «Ашана» доставала почти до потолка, а на расстоянии трех шагов под завесами мишуры и мигающих огоньков почти не отличалась от настоящей. Для пущего эффекта Лариса распылила освежитель воздуха «Новогодний» с нотками ели и корицы.

Кантемир лежал на диване и наблюдал за перемигиванием лампочек из-под полуопущенных век. Набирался сил перед премьерой после больницы. Лариса знала, что он ей благодарен. Благодарен за помощь в последние несколько недель и за все те годы, что она была рядом.

– Какую тебе погладить?

Лариса держала в вытянутых руках две рубашки на выбор: бордовую и цвета хаки. Кантемир слегка повернул лицо и скривился в жалобной гримасе.

– Болит? Давай, может, еще таблетку, ну, болгарскую?

– У меня от них ноги ватные и голова совсем не соображает. Как я буду представлять спектакль?

– Ну и как ты планируешь в таком состоянии выйти на сцену?

Лариса сказала это лишь со слегка наигранным раздражением, на самом же деле она была с Кантемиром бесконечно терпелива. Рассудила, что бордовая будет смотреться эффектнее, и аккуратно расправила рукав на гладильной доске.

Много лет Лариса сопровождала Кантемира на всевозможных премьерах и фестивалях по всей России. Кантемир веселел на глазах. Снова ставил спектакли и покрикивал на актеров, как в былые времена. Собирал тусовки в «Маяке» и дома. Лариса чувствовала, что по-настоящему нужна Кантемиру. И не требовала ничего для себя. Да, они не спали вместе, но все же Кантемир стал ей ближе, чем муж, с которым секс еще иногда случался.

А потом Машка уехала в Москву. Плюс Генка решил вдруг ни с того ни с сего вернуться к академической карьере, сел дописывать диссертацию, пропадал в своем кабинете сутками, превратился чуть ли не в домового. И Лариса все