#Мы никогда не знаем… - Ирина Борисовна Оганова

Ленка как сквозь землю провалилась. Пару раз матери её позвонила, а та одно и то же, как попугай, твердит:

– Хорошо всё у Леночки!

А что хорошо, толком не говорит и телефон её не даёт. По тому номеру, что Лена оставила, звонить было бесполезно, не подходил никто, ранним утром на Главпочтамт ездила и в очереди огромной зазря отсидела.

Анька со своей ватагой недолго кантовалась в Риме, быстро решился её вопрос с Америкой. Аня была фартовая, словно кто-то за неё наверху нет-нет, да слово замолвит. Перед эмиграцией за океан неожиданно позвонила Соньке.

– Ну всё, подруга, на днях валим! Меня здесь, в Италии, надолго оставлять нельзя. Магазины такие, зараза, умереть хочется! Ты же знаешь, как я всё это люблю. По полдня по бутикам шляюсь. Намерилась всего! И даже в Chanel заходила. Не выдержала, заколочку купила. Всё таких денег стоит! Надо было наши кашне дороже продавать, особенно с надписью Chanel. Лоханулись мы, Сонька. Лена, кстати, в Италию переехала, в Милан. С тем немчурой у неё и полгода прожить не получились. А с банком он её обманул, и никаких денег она не увидела. Как он ухитрился её надуть? Она же такая продуманная! Ещё говорят, немцы педантичный народ. Немцы, они и в Африке немцы!

– А Африка-то причём? Неужели трудно было встретиться, если она в Италии живёт?

Аня замычала в трубку:

– Далеко это! И денег стоит. А ко мне Ленок не захотела. У неё, видите ли, роман закрутился с итальяшкой! Говорит, крутой, но, по-моему, дед старый. Квартиру ей снял, тряпки покупает. Ну, ты Ленку знаешь! Хочешь, телефон дам?

Сонька в душе приобижена была. Как можно так! Свалила и всех забыла. На неё обижайся не обижайся – такой человек. Она и не рядилась под другую, всю правду в лицо, если что. Соня от телефона отказалась. Сама дозвонится, если надо будет.

Лена на удивление была способной. Нельзя сказать, что она продумывала каждый шаг, все получалось само собой. Но это только казалось. Она интуитивно чувствовала, как строить свою жизнь и двигаться к цели. Размениваться на суету не любила. Только ради чего-то стоящего могла пуститься во все тяжкие – прагматик до кончиков пальцев. И у неё не было слабых мест и щенячьей привязанности ни к чему и ни к кому. Ну, может, только мама. Лена хотела быть крутой и весомой по-настоящему. Соня и Анюта были приземлённей, что ли… Они знали свой предел, а Ленка – нет! Её предел – бесконечность.

В Питер она вернулась в качестве экскурсовода с большой группой итальянских туристов. Соня поражалась – и как ей за такой короткий срок удалось выучить язык!

Лена таскалась в Ленинград с полными чемоданами шмотья. Она наладила хорошие контакты с фабриками и скупала большие партии товара, потом умело распределяла по чемоданчику каждому сговорчивому туристу. Мол, везёт материальную помощь голодным родственникам, раздавленным коммунистическим строем. Политический аспект и полное бесправие советского народа особо действовали на итальянского обывателя. Они думали, что совершают подвиг, таща увесистый чемодан через границу.

Сонька заваливалась мгновенно, как раздавался заветный звонок.

– Я скоро так руки накачаю, таская эти чемоданы, что меня за мужика принимать будут! – вечно бубнила Лена.

Сонька возмущалась в ответ:

– Можно подумать, я их не таскаю! Так мне и таскать, и продавать, и бабки потом выколачивать. А тебе что? Только деньги считать! Цены, кстати, немалые заламываешь! Вот и молчи, не жалуйся. Анька никогда так не делала, всегда брала в долю. А у тебя всё просчитано, всё по уму.

– Сонь, я вкладываюсь, значит, и рисков у меня больше. Ты же мне всё, что зависнет, назад принесёшь!

Соня все понимала, но цены хотелось бы погуманней, носится за копейки весь день.

Как Ленку угораздило мне столько тряпок перед отъездом отвалить? Видно, знала: не понадобится, иначе бы не отдала! Может, и расчувствовалась? Кто её поймёт?! Аня совсем другая: только в Америку приехала, уже посылку через одну тётку передала. Всё для Лизоньки – хорошенькое до невозможности, хоть и жила сама пока на пособие, и талоны на еду получала.

Лена как ищейка носилась по городу в поисках картин хороших, но незаслуженно позабытых русских художников. Конечно, это не Шагал и не Кандинский, работы таких просто так не купишь, нужны другие суммы, да и за кордон тяжело вывезти. А вот малоизвестных – вези не хочу! Она и на таможне связи наладила – подарки заграничные за спокойную проходку. Даже какие-то документы на картины ухитрялась делать, что никакой ценности для Страны Советов они не представляют.

Однажды и Соню взяла с собой к престарелой вдове художника. Сонька диву давалась, как она лихо входила в полное доверие – сначала за жизнь поговорит, потом убедит в том, что надо продать именно те работы, которые ей понравились. Даму пришлось долго убалтывать. Все, что нравилось Лене, было дорого хозяйке, а то, с чем она решила расстаться, Ленку совершенно не заинтересовало. Лена умела убеждать, и та, последний раз взглянув на милые сердцу холсты, старческой рукой подвинула ветхую табуретку и сняла их со стены. Было видно, как нелегко женщине расставаться с привычными её глазу прямоугольниками, но судьба внуков-оболтусов была важнее, и пенсия совсем крошечная, и отдавала она их не куда попало, а в надёжные руки, раз оценили, да ещё столько денег дают.

– Надо в церковь сходить и на кладбище. Поговорить, рассказать сердечному обо всём.

Ленка не раз хвасталась, за какие бабки продалась та или иная картина. Соня не завидовала и не осуждала, кому ещё нужны были картины незаслуженно забытых художников? Всё по обоюдному согласию, никто не неволил, но у Соньки всегда глаза на мокром месте были после таких походов.

Лена пару лет как волчок моталась туда-обратно, жадная была, не остановиться. Соня только рада, к жизни такой давно уже привыкла, правда, уставала мотаться с утра до вечера по клиентам. Многие в долг брали, а потом скрывались, на телефонные звонки не отвечали. Сволочей предостаточно! Ещё и обидным словом называли – «спекулянтка». Соньку это огорчало и душу рвало. Можно подумать, она такую жизнь искала. Так сложилось! Тем, кто её имя трепал, надо было лишь с утра руку к тумбочке протянуть, где деньги заботливым мужем оставлены, а ей заработать надо, и