#Мы никогда не знаем… - Ирина Борисовна Оганова

узнаешь. Всем казалось, что не очень она его жаловала. Правда, целую неделю трубку не брала, не хотела ни с кем разговаривать, видно, сил не было, отец всё-таки, не попрощалась даже. Мать она решила при первой возможности вывезти, очень близки они были. Лена всё ей доверяла, наверно, только ей одной, а так по-своему скрытная была, жалость не переносила.

А тут и очередь Аньки подошла – всё-таки уговорила Веню и заодно его и своих родичей эмигрировать. Евреи – они такие, если ехать, то всей толпой, держаться умеют друг за друга, семья – святое. Соня аж сон потеряла, когда узнала, что решились на отъезд, и к Вене ближе стала, всё надеялась, что он в последний момент передумает и Аню отговорит.

– А я-то как без тебя? И дел столько общих!

Анька была непреклонна:

– Разберёшься как-нибудь! Ты и сама уже акула в этом вопросе, ещё и меня научишь. Дела наши к тебе переходят! Что я у тебя на шее буду сидеть? Хотя по-честному можно бы и долю маленькую присылать! Да ладно. Я и там что-нибудь замучу. Ещё поработаем вместе!

Аня собиралась обстоятельно, с умом. Имущество всё распродала. Кое-что в валюту перевела и со знакомым прохиндеем-поляком отправила. Тот пообещал со своими передать Венькиным дальним родственникам в Америке. Соня никогда ему не доверяла, и оказалась права, хоть Аня за него головой ручалась. Кинул гад, так и не передал деньги. Тварь конченая, в такую минуту людей подвёл! Хорошо, что ещё все деньги не отдала ему, часть на палехские шкатулки ушли. В Америке на советскую экзотику спрос большой был. Ещё командирских часов накупила и ушанок кроличьих. Сорок соболиных шкур раздобыла, на живую нитку сшила и на подкладку посадила. Соболь – золото России, а тут вроде шуба, не докопаться таможенным ищейкам.

Шкурки она так и не продала, хотя очень надеялась именно на них. Себе в итоге у хорошего скорняка шубу настоящую сварганила. Соня через несколько лет у неё эту шубу соболиную по дешёвке купила и гордилась ею невероятно. А теперь мать Сонина донашивает. Такая стойкая оказалась, сносу нет!

Соня смотрела с ужасом на эти суетливые сборы, не поддающиеся её воображению.

Вот отважные люди! Побросали свои дома, за бесценок свой скарб продали, и вперёд, в неизвестность. А что там, одному Богу известно и чёрту, не иначе! Вон Ольга в Финке мается, не своей жизнью живёт. А тут в Америку затеяли, за океан!

Америка представлялась чем-то настолько далёким и непонятным, она с трудом верила в её реальность. Может, нет никакой Америки?! Вот такая глупость лезла в голову!

Веня тоже порядком отличился. Всем в дорогу по кулону сделал на цепочке. Каким-то чудесным образом укрепил царский золотой червонец времён Николая Второго. Да так, что ничуть не повредил монету, чем сыскал одобрение еврейской родни. И как ни велик был страх перед советской границей, молча на шеи нацепили. За каждый такой червонец по сотке зелёных давали на Сорок седьмой золотой улице Нью-Йорка. За сто долларов США в Стране Советов, между прочим, можно было месяц прожить и с рынка свежаком питаться, в магазинах пусто было, если только из-под прилавка.

В аэропорту отъезжающих – не пропихнуться. Народ по еврейской линии отваливал в Рим, а дальше – кто куда, кто на землю обетованную, а кто и до Америки доберётся. Соня никогда не думала, что Анька слезу пустить может, с такой тревожной мордой стояла в аэропорту, издёргалась вся!

Может, ехать передумала?

Всё оказалось гораздо проще. Анюта пару тысяч зелёных в трусы запихнула и никому не сказала, родня бы бунт устроила, а кудрявой лишь бы адреналина побольше: боится, трясётся от страха, но дело своё туго знает. Когда пора стало на досмотр топать, открылась Соньке.

– Дура что ли? В тюрьму захотела по восемьдесят восьмой вместо Америки своей?

Анька тихо зашептала:

– Не сейчас же вытаскивать? Ладно, не паникуй. Проскочу!

Советский таможенник – это особый человек. Туда просто так не идут. Призвание должно быть в чужих шмотках рыться, и нюх, как у ищейки, иметь. Что таможка, что менты – одна каста, сантиментов ноль. Соня молча наблюдала, как тормошили пожилую пару. Всё вверх дном перерыли. Женщина ещё как-то держалась, а старик совсем раскис, за сердце держится и что-то вежливо пытается объяснить, что чистые они и ничего запрещённого не везут. Жирный боров в форме уставился на них колючими, ненавидящими глазами и прощупывал каждую тряпку. Дед еле стоял на ногах, вот-вот рухнет. Жена цеплялась за его пальто и преданно заглядывала в глаза, пытаясь успокоить. Аня наблюдала за этой картиной, боясь встретиться с Сонькой взглядом. Потом обхватила её обеими руками, не по-женски сильно, и решительно направилась на досмотр. Веня даже прощаться не стал, видно, совсем охренел от происходящего, нервно поправлял воротник куртки и всё время кашлял.

Самой спокойной выглядела Стелла, Анькина мама. Она похлопывала себя по груди, скорее всего, по золотому червонцу, и мило по-одесски улыбалась. Потом она будет долго рассказывать эту историю на Брайтоне, и как ей было смешно, если их всех застукают с одинаковыми кулонами на шее.

Знала бы она про Анютины зелёные в штанах, не до смеха было бы. Хотя кто её знает? Аня вся в мать пошла, обе отчаянные, только отец тихоня, во всём на женщин своих полагался.

Ане подфартило, попали они к совсем молодому пацану, большая редкость на таможне в те времена. Парень явно стеснялся под наглым взглядом Анютиных голубых глазищ. Всё прошло быстро, взглянул мельком на открытые чемоданы, нехотя для порядка рукой полазал по углам, да пару дежурных вопросов задал – имеется ли золотых украшений сверх нормы, антиквариат, иконы, валюта запрещённая… Аня ещё долго в себя прийти не могла. Сидели, ждали объявления на посадку, а она всё ждала, как сейчас подойдут к ней, возьмут под белы рученьки – и на личный осмотр. Такое не раз случалось, и по сарафанному радио от уехавших информация доходила: не терять бдительности, пока самолёт не взлетит, да и в самолёте поаккуратней. Среди стюардесс тоже полно стукачек, донесут куда следует, друзей и родственников прессовать начнут.

Соня осталась одна. Поначалу совсем непривычно было. Едет мимо Анькиного дома, на окно её уставится, как будто она все ещё там, в коммуналке своей, ручкой машет и на пироги зовёт. Однажды даже в поребрик врезалась, диск сильно погнула. Мат стоял на всю Мойку. Это она от Анюты научилась. Анька