Русский остаток - Людмила Николаевна Разумовская

и не мог кончиться иначе, чем оканчивается любое предательство – веревкой на шее.

Не приведи Бог.

С оппонентом генерала Власова – генералиссимусом Сталиным – было сложнее. Масштабы несопоставимые. Встать над схваткой, встать над временем, отрешиться от интеллигентских замороченных клише, когда Большим террором объявляется тридцать седьмой год и не придается никакого значения (во всяком случае, гораздо меньшее) красному террору Октября и Гражданской войны, гибели всей русской элиты, дворянства и интеллигенции, крестьянства и казачества, священства и Церкви… В этом тоже есть какая-то нарочитая заданность или, если угодно, политика.

Сталин не был гуманистом, возможно, он не был и христианином. Восстановление патриаршества в сорок третьем году не в счет, он всегда был прагматиком, и не в счет даже кое-какие (не мифические ли?) воспоминания о его покаянии перед смертью… И дело даже не в сатанинской борьбе с Церковью, не им начатой, а… в чем?..

Не он начал сдвигать вековые пласты истории. Не один он… их было великое множество… двигателей «прогресса»… Он только один из… И ответственность, и вину за разрушение православной империи разделяет со всей ленинской и иностранной гвардией, слетевшейся со всех концов земли терзать и крушить Россию.

Все революции кровожадны. Потрясенные своей жестокостью, мы как-то забыли, например, беспрецедентную жестокость революции французской, до сих пор называемой, как и наш переворот в октябре, Великой. Это они, «первопроходцы», топили целые барки с набитыми в трюмах священниками, выделывали в Медоне в кожевенной мастерской из человеческой (разумеется, контрреволюционной) кожи «превосходную замшу» и гильотинировали мальчиков тринадцати – четырнадцати лет, а женщин и мужчин связывали вместе за руки и за ноги (это называлось «республиканской свадьбой») и бросали в море…

Через двести лет этот опыт повторили в России.

Был ли Иосиф Сталин кровожаднее других? Мы уже не говорим о кровожадности Ильича, ради захвата власти объявившего целью своей политики превращение войны отечественной в гражданскую. Но вот некоторые рядовые высказывания творцов «русской» революции. «Мы должны увлечь за собой девяносто миллионов из ста. С остальными нельзя говорить, их надо уничтожать». Это хозяин Ленинграда Зиновьев. А вот запись в дневнике Бухарина: «Что расстреляли собак, – это он о своих друзьях-соратниках Зиновьеве и Каменеве, – страшно рад». А вот приказ, отданный товарищем Тухачевским в двадцать первом году (тогда еще и в помине не было большой власти у Сталина) по поводу взбунтовавшихся из-за продразверстки тамбовских крестьян: «Леса, где прячутся бандиты (то есть крестьяне), очистить ядовитыми газами, чтобы облако удушливых газов распространялось полностью по всему лесу, уничтожая все, что в нем пряталось». Или еще интересное высказывание, знаменитого детского писателя Чуковского – письмо к Сталину в мае сорок третьего года: «друг детей» доносит вождю (с фамилиями и номерами школ), что есть еще, увы, в нашей стране социально опасные дети и надо бы провести во всех школах «тщательную чистку» да построить для таких деток «трудовые колонии с суровым военным режимом» и направлять в такие колонии начиная с семи-восьми лет. Комментарии, как говорится, излишни. Да и сам ГУЛаг в его классическом воплощении явился вдохновенным детищем бывшего одесского мошенника-наркоторговца и миллионера и будущего генерал-лейтенанта и орденоносца Нафталия Френкеля. Это его идея о создании лагерей, не только самоокупаемых, но и с огромной рентабельностью, легла в основу его же людоедской практики, когда с сатанинским цинизмом он заявлял, что зэки его интересуют только первые три месяца, пока они способны работать: «Труп заключенного мне безразличен…»

Много их было, явных и тайных сдвигателей – погромщиков России. Но когда все уже было сдвинуто, опрокинуто и перевернуто, когда над страной пронесся смерч и разгромленная империя стала добычей воронья… надо было начинать заново строить, а для этого революцию прекращать. Любой ценой. Ценой укрепления единовластия. Ценой репрессий всех явных и скрытых, и потенциальных, и мифических врагов уже строящегося нового государства. Жестоко… и часто бессмысленно жестоко… И на это должна была быть личная воля.

И Божие попущение.

Попробуйте, люди русские, люди православные, сможете ли построить царство свое земное без Меня?

Бывший семинарист дерзал.

Несмотря на то что не мог не знать: «Без Меня не можете творити ничесоже»!

У масонского Временного правительства воли оказалось ровным счетом на то только, чтобы опрокинуть ненавистный им и их хозяевам царский трон, послужить трамплином к разрушению империи. Старую Россию благополучно разрушили. И вот из-под глыб неожиданно для всех снова начинает прорастать держава. Сталин оказывается государственником, собирателем русских земель, строителем единой-неделимой, устроителем ее земного могущества. Он слишком хорошо знал, как разлагает государство подпольная и явная революционная работа всевозможных пятых колонн (сам помогал крушить царство). И не мог допустить, чтобы созидаемая им новая государственность подвергалась все той же гнилой червоточине. И вместо того чтобы двигать революцию дальше, в Европу, кончает с революционным зудом ленинской гвардии, а вместе с зудом и с нею самой и начинает строить могучее государство с приоритетом… нет, разумеется, не прав человека, с приоритетом обязанностей человека перед государством для решения его, государства, а следовательно, и всего народа, насущных государственных задач. И народ за ценой не постоял. (Как он никогда не стоял за ценой и не торговался с государством.) Потому что цель была поставлена для народа не шкурная. Нужно было не просто поднимать страну из руин. Чтобы не стать легкой добычей хищного Запада, нужно было в считанные годы крестьянскую страну превратить в мощную промышленную державу. И вот на глазах у изумленного старого мира новая Россия вдруг начала восставать из пепла.

«Но ведь это невероятно! – волновался Юра. – При наличии одного только ГУЛага какой народ пошел бы на смерть „за Родину, за Сталина“?! Если бы Сталин в течение двух-трех пятилеток не заложил и не создал основы могучей советской промышленности, если бы страну по-прежнему раздирали политические дрязги, неизбежные при сохранении троцких и Кº, Россия могла бы распрощаться со своей независимостью уже во время Второй мировой войны. Цена этих бравурных пятилеток, этой бешено растущей промышленности одновременно с раскрестьяниванием и созиданием новых коллективных хозяйств, была такой же великой и трагической, как и цена будущей Победы. Народ ее заплатил и… не проклял товарища Сталина.

В конце концов, почему победил Сталин? Он посмел стать монархом. Красным монархом. Без монархии Россия развалилась бы в считанные годы. Но – в том и трагизм, и возмездие – красная монархия без Христа сумела продержаться всего лишь семьдесят лет.

«Без Меня не можете творити ничесоже!»

Нет, конечно же Юра не стал апологетом Сталина. Просто он отказался принимать новый миф о Сталине – как параноике и самодуре.

«А может быть, – размышлял Юра, – Сталин и