Русский остаток - Людмила Николаевна Разумовская

Как жить в однокомнатной квартире уже не шибко молодому писателю земли Русской с двумя маленькими детьми, не озабочивался никто, кроме самого писателя. Прошли времена, когда творцы, да и не только, даром получали от обругиваемого ими государства все немыслимые нынче блага. Теперь, если хочешь жить «достойно» (то есть потреблять по максимуму) – к чему назойливо призывали двадцать четыре часа в сутки и по всем программам «демократические» СМИ, – умей зарабатывать или воровать, как хочешь, никто не спросит, как ты это делаешь, уважается результат, все остальное, как говорится, не пахнет.

Юра не мог писать на потребу дня, для заработка: ни о бандитах, ни о проститутках, ни о новых русских. Он писал новую книгу о генерале Власове. Вторая беременность его жены ставила со всей своей безыскусностью простой вопрос о хлебе насущном и расширении жизненного пространства. Юра старался об этом не думать. Он проводил все дни в Публичной библиотеке, изучая все доступные материалы о мятежном генерале и, как большинство русских, надеялся на чудо или авось.

Главный вопрос, который встал перед Юрой в связи с его героем, – вопрос о его, Юрином, личном отношении к Сталину. То, что безмерное обожание во времена вождя всех народов сменилось таким же безмерным хулением противниками после его смерти, говорило только о необычайной сложности и персонажа, и самого исторического периода. Истина, вероятно, как и всегда, лежала где-то посередине. Во всяком случае, отношение к Иосифу Виссарионовичу как к параноидальному злодею злодеичу он отверг, как только, что называется, вошел в материал.

История наполнена мифами. В данном случае один миф со знаком плюс изменился на противоположный, но тот и другой, по-видимому, мало соответствовал исторической правде. И чем больше Юра читал документов о том времени и воспоминаний о самом вожде, тем больше он осознавал всю грандиозность этой фигуры, всю неоднозначность его личности, противоречивость его деяний. И, самое непредвиденное, временами, к своему стыду и ужасу, он начинал чувствовать симпатию к товарищу Сталину. Он хватался за голову: «Чур, чур меня!» – и терялся в оценках. А от оценки товарища Сталина зависела и оценка его оппонента генерала Власова…

Он все вглядывался в его портрет, кто же он, этот оборотень, предатель или герой? Некрасивый, в очках, с крупными, грубыми чертами лица, высокий (метр девяносто), значительный, «харизматичный». Верил ли сам Власов, вступая в сотрудничество с теми представителями германского командования, которые готовили убийство Гитлера с концептуальным изменением целей войны, в свою идею – освобождение народа при помощи немцев от большевиков? Хотел верить?.. Как хотели верить командиры других военных дивизий, корпусов и армий, формировавшихся на оккупированных немцами территориях страны. Или, может быть, лгал? Себе и другим? Как уже привык за всю свою жизнь лгать… «Хоть с чертом, но против большевиков!» Это – Врангель. Власов – другое, он и сам – большевик. И еще какой!.. Карьера стремительная… (В частности, и за счет доносительства тоже, и в военном трибунале Киевского округа, вынесшего в тридцать седьмом – тридцать восьмом годах не один смертный приговор, сумел поучаствовать…) Советской власти присягал и служил, советской властью был обласкан, награжден и возвышен, о встречах со Сталиным писал, захлебываясь от счастья… Лгал?.. Тогда? Или теперь, сдавшись в плен?..

В сорок втором году, пережив ряд крупнейших поражений Красной армии, уже находясь в немецком плену, он писал, что война проигрывается по двум причинам: из-за нежелания «русского народа защищать большевиков и созданную ими систему насилия и из-за безответственного руководства армией, вмешательства в ее действия больших и малых комиссаров». Как видим, Власов ошибся, ибо русский народ защищал не большевиков, но Родину, и «не систему насилия», но вопреки ей.

Ошибался он и в другом – предполагая добиться победы, введя в бой против Красной армии советских военнопленных: «Ничто не подействует на красноармейцев так сильно, как выступление русских соединений на стороне немецких войск». И обучались с немецкого дозволения русские формирования по примеру царских: с верой в Бога, любовью к исторической России, дисциплиной, погонами… Значит, снова красные и белые, снова русские против русских. Белая демократия против красной империи…

Именно в плену возникла старая ленинская идея – вступить в сговор с немцами, но теперь уже во имя «освобождения страны и народа от большевизма» и, получив власть, купить мир, отдав за это Германии Украину, Белоруссию и Прибалтику. Честолюбие бывшего советского генерала рисовало в воображении фантастические картины. И почему бы ему, будущему главнокомандующему новой русской армией, не стать диктатором, а то и правителем России на манер Колчака?

Возможно, если бы красные продолжали проигрывать немцам на полях сражений, все бы так и случилось. С той лишь разницей, что никакой суверенной русской демократии победители-немцы не позволили бы осуществить ни Власову, ни какому другому временному диктатору. (Побежденному славянству, по мысли Гитлера, – четыре класса образования для всех и вместо православия – каждой деревне собственную секту и оккультизм.)

Но вопреки неотвратимой логике самых пессимистических прогнозов Власова красные начали побеждать. И захлебывавшиеся кровью, но уже хлебнувшие хмельной победы красноармейцы гнали и били немцев и всех их пособников, не различая намерений, но как захватчиков и предателей – совокупно.

Покоробило Юру и отношения генерала с женщинами. Власов писал письма к жене с фронта, что любит и верен, держа при себе любовницу, а когда та забеременела и он отправил ее рожать в тыл, сразу же завел другую. В Германии при живой жене женился на немке. Юра не был ханжой, но как-то эта всеядность генерала ему не нравилась… и, как ни странно, именно этот, казалось бы, не имевший никакого отношения к делу нравственный изъян заставил его окончательно усомниться в безупречности намерений генерала. Не примешивалась ли к белой идее Власова идея самая элементарная – переход к немцам давал помимо всего прочего право на жизнь. А жизнь Власов любил…

По воспоминаниям Хрущева, он вышел из окружения под Киевом «в крестьянской одежде и с привязанной на веревке козой». Из вторичного окружения Второй Ударной армии, которой он командовал, выход его был не менее пикантным. Немецкий патруль застал Власова в крестьянской избе с красивой женщиной за столом, уставленным бутылками с самогоном. Третий раз он был остановлен СМЕРШ, когда, предав теперь уже немцев и нанеся им удар в спину в Праге в мае сорок пятого года, он пытался бежать к союзникам. Под грудой одеял и подушек его обнаружили в автомобиле, мчавшемся по направлению к американским войскам…

Некоторая гротескность последней сцены знаменует и всю сущность амбициозного власовского проекта, который