Перелом. Книга 2 - Болеслав Михайлович Маркевич

языком, полным полусловечек и намеков, ведомых только посвященным и вызывающих одновременно, как бы по команде, улыбку или вздох на устах или из груди каждого из них; – кружке, наконец, где, кроме этой завидной привилегии благородно скучать «entre soi»14 и вечного страха допустить до того же наслаждения остальных смертных, не существует, увы, никакого иного идеала, ни счастья, ни стремлений, ни задачи в жизни.

«Les gens de peu»15, как выражалась княгиня Андомская, – под этим понимались все люди, не имеющие 50,000 дохода и «которые никому не родня» (никому из ее круга, разумеется), – внушали ей этим самым глубокую враждебность, как только замечала она в них малейшее поползновение пробиться из своего «ничтожества» на солнце большого света, к тем высотам картонного изделия, которые она и ей подобные искони привыкли оберегать с лютостью мифического дракона Гесперидовых садов. Горе тем из этих злополучных, кого случай подвертывал под ее удары, подводил под зоркое внимание ее беспощадных серых глаз.

Ей было лет тридцать с хвостиком. Белокурая как лен, узкая и плоская, как доска, с правильными, но острыми чертами, большим ртом, крупные, ровные и крепкие зубы которого заставляли невольно вспомнить о челюсти хищной рыбы, и тонким носом, начинавшим краснеть на своей конечности, она была, как говорится, очень «аристократична», но настолько же не привлекательна на взгляд.

Она вошла, не то надменно, не то брезгливо поджав губы и устремив прижмуренные глаза вперед, как бы с тем, чтобы дать себе с первого раза отчет, «какое общество могла она встретить здесь», и с первого же раза почувствовала себя крайне раздосадованною и оскорбленною. Вместе с какою-то монахиней и неизвестным ей молодым человеком, «une nonne et un monsieur quelconque»16, сидела в гостиной «этой фрейлины» женщина, которую она, дочь графа Наташанцева, почитала обязанностью ненавидеть всею своею ненавистью, «de toute son: indignation et de toute sa haine»17, – сидела именно теперь, когда она приехала сюда с намерением поднять против нее бурю…

Она еле-еле удостоила княжну пожатием руки, опустилась подле нее на диван и, как бы для того чтобы не дать ей времени представить ей своих гостей, поспешно заговорила, опустив глаза на крошечные часы в бриллиантовой оправе, вынутые ею из-под своей перчатки.

– Я думала увидеть великую княгиню после обедни (разговор она вела, само собою, по-французски), но мне сказали, что она занята и не принимает… Гофмейстерина ваша больна, в постели… Я зашла к вам, мне нужно было с вами переговорить… но я вижу, что у вас сегодня приемный день, – подчеркнула она самым вызывающим тоном.

Ноздри у Кубенской мгновенно раздулись: зеленые глаза ее блеснули.

– Да, княгиня, я принимаю сегодня, – словно отчеканила она медленно и твердо, – и одолжена этому удовольствием видет и вас у себя; в другие дни я занята, и дверь моя закрыта для всех.

Ta приподняла брови с изумленным видом: она никак не ожидала подобной отповеди…

– Мне хотелось переговорить с вами… насчет здешнего бала… – промолвила она уже гораздо мягче и с чем-то похожим на намерение улыбки на длинных и узких губах.

– Вам послано приглашение, – сказала холодно фрейлина.

Княгиня Андомская повела на нее ироническим взглядом: «Еще бы меня обошли приглашением!» – красноречиво говорил он.

– Бал во сколько персон? – спросила она тут же.

– Триста пятьдесят человек…

– Да, мне говорила ее высочество, что находит свою залу не довольно поместительною… и что она хочет поэтому разделить общество на две группы приглашенных, то есть дать два бала…

Княжна утвердительно кивнула.

– Adieu, princesse, je vous quitte18! – проговорила в это время мать Нафанаила, вставая с места и давая понять ей сухим тоном этих слов о неудовольствии своем за то, что княжна не позаботилась познакомить ее с этою «важною княгиней», a французскою речью – то, что она вполне была достойна этой чести.

Княжна тотчас же сообразила все это, но нисколько не сочла нужным принять во внимание – ее всю подмывало от внутреннего раздражения – и поднялась в свою очередь:

– Прощайте, матушка!

Она двинулась проводить ее до двери и, тут же вспомнив:

– Вы не знакомы? – обернулась она к оставшимся сидеть дамам. – Княгиня Андомская, madame Rantzof…

И пошла за удалющейся Нафанаилой.

– Я имела уже удовольствие быть вам представленною у графини Оссовицкой, княгиня, – предупредительно, чтобы не сказать искательно, поспешила заговорить Ольга Елпидифоровна, оставшись таким образом глаз на глаз со своею недоброжелательницей.

Ta вымерила ее взглядом от стана и до пера ее шляпки, направила его затем к окну и уронила с выражением глубочайшего пренебрежения:

– Да, я вас видела, кажется…

Ранцова вспыхнула по самые волосы… Все расчеты ее на сближение с дочерью своего «друга», на возможность соглашения с нею исчезали теперь как дым… «А если уж так, начистоту, я у тебя в долгу не останусь», – мгновенно заключила она в голове своей, и красивые черты ее приняли с своей стороны боевое выражение…

Гундуров между тем, с шапкой в руке, шагал к двери, остановившись у которой, игуменья легким движением головы звала его к себе.

– Ради Бога, не уходите! – шепнула ему княжна на пути.

Она распростилась окончательно со своею духовною гостьей и отошла к дамам.

A та, остановив на молодом человеке пристальный и жалостливый взгляд, произнесла с тем знакомым ему романическим оттенком интонации, которым звучала ее речь во дни ее миршества:

– Не знаю, сподобит ли меня Господь свидеться с вами еще раз, Сергей Михайлович, так я желала сообщить вам на прощанье, что у меня в обители ее поминают постоянно за литургией.

И она, склонившись снова пред ним своим глубоким поклоном инокини, исчезла за дверью, очень довольная, по-видимому, эффектом своих слов.

A у него еще раз защемило сердце нестерпимою болью. Он провел рукой по лицу, двинулся машинально за нею… вспомнил смутно о просьбе княжны и, вернувшись к своему месту, опустился на него и задумался глубокою и тяжелою думой.

– Elle parle français, votre nonne19? – спрашивала тем временем свысока фрейлину княгиня Андомская, в понятиях которой, само собою, русская монахиня могла быть только «une femme grossière et de basse classe»20.

И, не дождавшись ответа, вернулась к предмету своего первого разговора:

– Скажите, кто у вас во дворце составляет списки приглашений?

Княжна отвечала заметно нетерпеливым голосом:

– Во всех дворцах – общие списки, составляемые при большом дворе, и из них отмечаются те лица, которых их высочества желают пригласить.

– Мало ли кто стоит в этих списках, составляемых по адрес-календарю! – высокомерно возразила на это княгиня. – Вопрос в том: кем именно делается выбор из