Земля под снегом - Эндрю Миллер

Длилось недолго – короткий шквал, десяток судорожных вдохов и выдохов. Он был удивлен, поражен даже – но и доволен. Когда миновало, воздух стал чище. Он был малость не в себе от недосыпа (все еще в гостевой комнате и понятия не имел, когда это кончится и кончится ли), и несколько секунд он смотрел на себя вдоль дорожки, туда, где за поворотом, неумолчно болтая, исчезал то ли его отходящий дух, то ли некая его отвалившаяся часть, шумная и ограниченная. Пока, старый друг. Не торопись обратно.

Потом чье-то приближение вывело его из забытья. Он вообразил себе колыхание провожающих гроб. Встал и был готов быстро уйти, но увидел, что это всего лишь Иэн, медбрат, поднимается по склону один, тоже с сигаретой.

– Всё уже, да? – спросил Эрик издали.

– Всё, – сказал Иэн, с усилием подходя ближе. – Или почти. Мне-то до конца незачем было.

– Чутко с вашей стороны, что пришли.

Медбрат пожал плечами.

– Мы стараемся, чтобы кто-нибудь от нас был.

– Это правило у вас?

– Официального нет, сколько я знаю. Но без этого запросто могут быть только капеллан и похоронщики.

– Родня не приходит.

– Никому они не нужны.

– Его все же кто-то провожал. Стивена.

– Да.

– Я отца хотел отыскать, – сказал Эрик.

– Он тут?

– Да, умер в шестидесятом. Но тут лабиринт.

– Не нашли, значит.

– Нет.

Они вопросительно оглядели старые надгробья вокруг. Стоять на месте было холодно. Потушили сигареты и аккуратно сдвинули окурки на край дорожки.

– Как вы назад? – спросил Эрик.

– Автобусом.

– Давайте я вас подвезу.

Стали спускаться с горки; город перед ними был похож на поле выжженной стерни.

– Новая машина? – спросил Иэн. Он помнил его «ситроен».

– Да, – сказал Эрик.

Это была «хиллман хаски», машина, считал он, для мелкого бакалейщика. Мотор как газонокосилка, все дребезжало. Одна из его власяниц. Он купил подержанную за тридцать фунтов. «Ситроен» по-прежнему стоял у Габби под брезентом. Отремонтировать, конечно, можно, но только там, где его, Эрика, не знают. Тут ведь не коробка передач барахлит и не дерево на крышу упало. Выглядело ровно тем, чем и было. Может быть, в какой-нибудь гараж в одной из тех частей города, где машинам частенько так достается и никто не будет задавать лишних вопросов.

По дороге говорили про Гейтскелла. Иэн тоже был за лейбористов. Он считал, что партию теперь возглавит Вильсон, но Эрик думал, что, скорее всего, это будет Джордж Браун. С Брауном профсоюзы. Приятно было толковать про политику, безличная страсть давала отдых.

У больницы медбрат вышел, а затем наклонился пожать руку через окно. Эрик смотрел, как он идет к зданию. Иэн ему нравился. Он бы охотно рассказал ему про отца, начинавшего бригадиром пути, объяснил бы или дал понять, что они, с маленькой натяжкой, люди из одного класса, что у них одни и те же классовые враги. Они могли бы, в принципе, подружиться. Но вообразить себе Иэна у них в коттедже в обществе Дакуэртов и лондонских приятелей Айрин! Бедняга будет стоять со стаканом в углу и думать, скоро ли удастся унести ноги, не нанося обиды.

Как обычно, снаружи маячило несколько фигур; пациенты ежились от холода, бесцельно бродили по автомобильной дорожке и по бетонным тропкам вокруг больницы, убивали время. Они-то из какого класса?

Он начал разворачиваться в три приема и, давая задний ход (почему бы аккуратненько не покарябать директорский «вулзли»?), увидел в зеркальце знакомое лицо. Остановился и опустил стекло. Через несколько секунд лицо показалось в окне.

– Вы Мартин, да?

Пациент кивнул. В желтых пальцах он держал коробочку.

– Сможете ей отдать?

– Кому?

– Моей дочке. Вы ведь с ней рядом живете?

– Да. А что это?

– Волчки. Мы их делаем в мастерской деревообработки у мистера Хичкока.

Он протянул ему коробочку через окно. Деревянную, с крышечкой на петлях, очень ладно сработанную.

– Можно посмотреть?

– Если хотите.

Эрик положил коробочку на колени и открыл. Внутри – три симпатичных деревянных волчка. Один был необычный.

– Этот, – сказал Мартин, – когда закрутите, кувырнется на голову.

– Да?

– Надо чуть потренироваться.

– Если они для детей, у них для тренировки уйма времени. Да вы бы и сами могли ей отдать.

– Раз уж вы тут, – сказал Мартин.

На него подул ветер, и он, показалось, пошел рябью, как сухая трава. Его жизнь, подумал Эрик, выхолощена до полной незначимости. Пациент психбольницы; человек, которому ни малейшего удовольствия не дано извлечь из взгляда на свою прошлую жизнь. Но было в слабеньком свете его зимних глаз некое аспидное величие, как будто катастрофа вознесла его в вышину, вычистила его чуть ли не на зависть другим.

После разговора с Ритой на вечеринке Эрик во время рутинного посещения больницы – помня, помимо прочего, слова директора, что хорошо бы он пересмотрел лекарственную терапию Мартина Ли, прекратил его «ночные блуждания», – достал его историю болезни, потертую бумажную папку, куда, похоже, давно никто не заглядывал. Он прочел короткую запись про пожар. Свой собственный дом! Потом, на следующей странице, увидел добавленное чернилами на полях – без даты, без подписи – о том, что Мартин Ли в апреле 1945 года был в составе британских войск, освобождавших концлагерь Берген-Бельзен.

– Что-нибудь ей передать на словах?

Мартин покачал головой.

– Ясно, – сказал Эрик. Положил коробочку на пассажирское сиденье и поднял стекло.

2

Во сне он снова шел и шел по железнодорожным путям. Портфель превратился в чемодан, где, он понял, было все, что ему удалось схватить за считаные минуты перед бегством. Брат стал неким оборотнем, големом, руке, обхватившей его, было жарко, и лучше было в него не вглядываться. И во сне они не нашли дом, чей хозяин (он разводил декоративных домашних птиц) встретил их с дробовиком, подумав, что в птичник лезут лисы. Они что, начали издавать лисьи звуки? В доме Чарли вырубился. Дивана у хозяина не было, поэтому они положили его на пол и накрыли попоной (он держал лошадей). Он заварил крепкий чай. Перекусил по просьбе Билла цепочку наручников (для его болтореза ее звенья были как нитка). Утром отвез их в Дивайзис в больницу. Свое имя-фамилию не назвал и их не спросил. Он был из тех, кто не ест покупного мяса, кто носит шляпу с фазаньим пером и это не выглядит нарочито.

Проснувшись, Билл потянулся рукой поперек кровати, но Риты не обнаружил. Переворачиваясь на спину, он поморщился. Он все еще был разукрашен синяками, иные – изрядной величины. Колено было в повязке, нога, если не сгибать, действовала, но шагнешь неаккуратно – и