Перелом. Книга 2 - Болеслав Михайлович Маркевич
Перелом. Книга 2 читать книгу онлайн
После векового отсутствия Болеслава Михайловича Маркевича (1822—1884) в русской литературе публикуется его знаменитая в 1870—1880-е годы романная трилогия «Четверть века назад», «Перелом», «Бездна». Она стала единственным в своем роде эпическим свидетельством о начинающемся упадке имперской России – свидетельством тем более достоверным, что Маркевич, как никто другой из писателей, непосредственно знал деятелей и все обстоятельства той эпохи и предвидел ее трагическое завершение в XX веке. Происходивший из старинного шляхетского рода, он, благодаря глубокому уму и талантам, был своим человеком в ближнем окружении императрицы Марии Александровны, был вхож в правительственные круги и высший свет Петербурга. И поэтому петербургский свет, поместное дворянство, чиновники и обыватели изображаются Маркевичем с реалистической, подчас с документально-очерковой достоверностью в многообразии лиц и обстановки. В его персонажах читатели легко узнавали реальные политические фигуры пореформенной России, угадывали прототипы лиц из столичной аристократии, из литературной и театральной среды – что придавало его романам не только популярность, но отчасти и скандальную известность. Картины уходящей жизни дворянства омрачаются в трилогии сюжетами вторжения в общество и государственное управление разрушительных сил, противостоять которым власть в то время была не способна.
Она только головой кивнула.
– Sortons nous ensemble, monsieur Tzizewski51? – спросил он молодого чиновника. – Уходить, мол, так хоть не одному.
Чижевский встал, Перстнев шевельнулся в своем кресле, как бы с тем же намерением.
– Погодите! – шепнула, наклоняясь к нему, хозяйка.
Риччи сверкнул глазами по направлению Наташанцева и Шепелева, не трогавшихся с мест (все «парички» Ольги Елпидифоровны страшно ревновали к ней друг друга), и удалился с Чижевским.
Оставшись с одними «сериозными» людьми, Ольга Елпидифоровна первым делом поставила им такого рода вопрос:
– Неужели вы теперь, господа, не соединитесь крепко, не примете решительных мер?.. 52-Une adresse à Sa Majesté, que saisje!.. Ведь теперь с Линютиным en tête это будет уже не то, что дворянство более или менее оберут; они уже, не церемонясь, прямо поведут à une révolution sociale, comme vous dites très bien, cher comte-52.
И она обернулась к графу Наташанцеву.
– Так или иначе, cela en sera toujours une53!.. – печально и тихо промолвил он на это.
– В Америку-с, в Австралию бежать только и остается! – пропел от избытка волнения визгливым дискантом Перстнев.
– Известие прежде всего требует подтверждения, – заметил спокойным тоном граф «Chou-Paul», – я в нем очень сомневаюсь.
– Почему?
– Я, во-первых, видел сегодня Линютина на панихиде, il n’avait pas l'ir joyeux du tout54…
– A фельдмаршал что же? – перебила его вдруг Ранцова, глядя на него заискрившимися снова глазами. – Говорили ему? Что он сказал? Он так силен, близок… и с нами одних мнений… Он может объяснить, наконец, куда хотят вести Государя и Россию эти Прудоны55 в виц-мундирах.
– 56-Le maréchal n’a que sa gloire en tête, – отвечал недовольным голосом «Chou-Paul»; – он взял Имама, прекратил вековую войну, – с него довольно… Il s’est refusé à tout-56: «не мое дело», говорит…
– И он прав! – как бы про себя пропустил Наташанцев.
– Никакой надежды, значит, не осталось! – вскликнула с отчаянием пылкая молодая женщина (она так вошла в свою «политическую» роль, что слезы действительно готовы были брызнуть из ее прекрасных карих глаз)…
В дверях показался еще раз слуга: он нес письмо на серебряном подносе.
Ольга Елпидифоровна взглянула на адрес, узнала руку Прыткова и с судорожною поспешностью сорвала обложку.
На клочке бумаги мельчайшим почерком и без подписи начертаны были ровно девять слов:
«По всем признакам, граф Вилин57. Сейчас потребован во дворец».
– Браво, messieurs, браво! – вся вспыхнув, вскрикнула Ольга Елпидифоровна, передавая письмо графу Наташанцеву. – Линютин à bas58! Вилин будет, un grand seigneur, какого нужно было!..
– Граф Вилин! – повторил, всплеснув радостно руками, Перстнев. – Ну, значит, дело в архив сдано! Он василеостровскую компанию похоронит и камнем завалит.
– Чего он не похоронит, – засмеялся граф Шепелев, – il est né croquemort59!
– Я воображаю, как взбесится Герцен, который называл его «трехполенным», и все наши «либералы», – молвила Ранцова, вторя его смеху.
– Рано пташечка запела, – неожиданно уронил граф Наташанцев, улыбаясь своею тихою и тонкою улыбкой.
– Вы не верите?
– Чему? A la nouvelle? Верю. В остальном сомневаюсь.
Chou-Paul поднял на него свои бархатные глаза:
– Я не менее вас, граф, сомневаюсь, чтобы из этого назначения могло что-нибудь выйти. 60-Nous connaissons l’homme. Ho это самое и должно повести к желанной цели. Вилин rendra la редакционная комиссия impossible. Он ею надоест до смерти, и ее закроют, дело перейдет опять в главный комитет, который, bongré, malgré-60, принужден будет созвать представителей от дворянства…
– Et la Russie sera sauvée61! – перебила его восторженным возгласом Ольга Елпидифоровна.
– И мы спасаем ее действительно, – впадая в тон молодой женщины, заспешил говорить Перстнев, – мы докажем правительству, что путем сполиации62 можно только привести ее к разгрому и разорению, что единственный путь в этом вопросе есть полное доверие к преданности дворянства престолу, к его великодушию и патриотическому духу, a исход – добровольные соглашения помещиков о земле с освобождаемым лично народом…
– A к этому, как условие sine qua non63, – примолвил Шепелев, – полное, и прежде всего другого, преобразование суда и местной администрации…
– Суда и местной администрации, – уже захлебываясь, повторил за ним степной помещик, – с какой бы стороны вы ни подошли к этому, можно сказать, роковому вопросу освобождения: с политической, административной, экономической, социологической…
– Однако, я думаю, вам и обедать пора? – обратился вдруг, вынимая часы, граф Наташанцев к хозяйке, видимо испугавшись дальнейшего красноречия этого «Демосфена из Чембар», как назвал он мысленно Перстнева.
– В самом деле поздно! – подтвердил «Chou-Paul», поспешно вставая с места.
Степной депутат досадливо поглядел на двух «аристократов», не давших ему довести даже первого периода его речи до конца, вздохнул и поднялся тоже.
– Messieurs, – сказала хозяйка, специально относясь, впрочем, к нему, Перстневу, – то, что я вам прочла, – до поры до времени величайший секрет, помните!
– Помилуйте, само собой, – воскликнул он, прикладывая даже руку к сердцу…
Все трое мужчин, распростившись с хозяйкой, направились к дверям. Она поднялась, в свою очередь, проводить их.
В следующей комнате граф Наташанцев замедлил шаги и остановился пред висевшею на стене одною из немногих картин покойного Акулина, удержанных за собою его дочерью.
– J’aime beaucoup ce Lancret64 – молвил он, как бы задержанный желанием полюбоваться ею еще раз, между тем как граф Шепелев и Перстнев выходили в переднюю…
– Я недовольна вами, – как только остались они одни, проговорила полушепотом Ольга Елпидифоровна, нежно глядя ему в глаза и роняя руку свою в протянувшуюся к ней его руку, – вы чем-то тревожитесь?
Он поглядел на нее и произнес тем задушевным тоном, которым позволял он себе говорить только с нею, – тоном, выдававшим своим искренним пафосом романическую подкладку его натуры:
– J’aime mon pays et – je tremble pour lui65!
– Это требует объяснения, – сказала Ранцова, – вернемтесь в гостиную.
Они уселись там рядом на диванчике и заговорили как бы невольно тихими голосами…
– Скажите, – спрашивала она, – вы не довольны назначением графа Вилина? Почему?
– Милый друг мой, – отвечал он, – вы ошибаетесь. Я тревожусь, это правда, но Вилин тут не при чем… Вы и наши друзья придаете какое-то огромное значение тому, в чьи руки перейдет задача, не довершенная Ростовцовым. A я вам вот что скажу, – он осторожно оглянулся кругом, – того, чего хотели бы мы, – никогда не будет! Ни Вилин, ни кто бы, излюбленнейший из нас, ни стал теперь во главу этого дела, – не в силах будет сдвинуть его с того направления, какое ему дано. Освобождение крестьн – лич-но-е де-ло Государя, – протянул многозначительно граф, – оно
