Робкие создания - Клэр Чемберс

боится, что полиция возьмется расследовать несчастный случай, который произошел, когда он был ребенком. Наверняка кроме нас в живых не осталось никого, кто знал, как все было на самом деле.

– Этот процесс уже начался, – сказал Гил. – И вы принимаете в нем непосредственное участие. Он говорит с вами и гуляет по территории при свете дня – это говорит о том, что принятые в его доме правила больше над ним не властны.

– Значит, Уильям молчал вовсе не из-за стыда за необычный голос, а из страха, что эта история всплывет на поверхность? – спросила Хелен.

Ее разум отказывался принимать абсурдную правду: столько лет он провел в затворничестве только лишь из-за навязчивого страха тетушек перед возмездием. Если бы ему повезло иметь таких родителей, как у его друга, его жизнь сложилась бы совершенно иначе.

– С моей точки зрения, болтуном Уильям уже никогда не станет. Он не привык к разговорам, они его утомляют. Но он способен общаться, когда захочет, и это главное, – заключил Гил.

– Что ж, – сказала Марион, вставая и вешая на плечо сумку, – беседа с вами не только прояснила мой разум, но и успокоила сердце. Пожалуй, стоило попробовать психоанализ раньше. Мне всегда казалось, что это как-то не по-британски.

– Репутация у психоанализа действительно сомнительная, – согласился Гил. – Но можно возразить, что именно из-за этих типично британских черт – стыда, замалчивания, стремления избегать неприятных тем – имеет смысл к нему прибегать.

35

Ноябрь 1938 года

Фрэнсис снова пропал – ушел готовиться к конкурсу ораторского мастерства, организованному Библейским обществом. За первое место вручали одну гинею, а за второе – десять шиллингов. Мистер Суэйлз прослушал всех кандидатов и среди них выбрал представителя от класса – Фрэнсиса. Все свободное время – после окончания занятий до полдника и после выполнения домашних заданий до отбоя – его не было видно, а когда он все же появлялся, то объяснял свое отсутствие подготовкой к конкурсу. Казалось, высокая ответственность не приносит ему никакого удовольствия, и он сильно раздражался, когда его спрашивали, как проходят репетиции.

– Да просто читаю псалом очень, о-о-очень медленно и дурацким голосом, как у капеллана, – отрезал Фрэнсис, и Уильям понял, что не стоит доставать его расспросами.

Ему было немного завидно, что на конкурс выдвинули его друга. Он бы и сам не отказался от возможности получить больше внимания от мистера Суэйлза, как и от шанса выиграть гинею, и никак не мог понять, почему голос Фрэнсиса заслужил такое признание, хотя в нем не было ничего особенного. Его зависть имела двойственную природу: с одной стороны, Уильям обижался на Фрэнсиса, а с другой – на самого мистера Суэйлза, из-за которого ему приходилось проводить свободное время в одиночестве. Ему было любопытно узнать, что они часами обсуждают на репетициях. Не только ведь псалмы читают.

Все говорили, что с переходом в следующий класс Уильяму в школе понравится больше. “Все” в данном случае – это мистер и миссис Кенли и тетушки; другими источниками информации он не располагал.

– Селвину тоже сначала приходилось нелегко, – уверяла его тетушка Луиза. Она всегда называла брата только по имени и никогда не говорила “твой отец”. – Под конец каникул он даже пытался наесться мыла, чтобы ему стало плохо, лишь бы не возвращаться в школу. А потом освоился, и все у него пошло как по маслу: стал старостой и капитаном команды по регби. И с тобой будет так же. – Она протянула руку, чтобы потрепать его по волосам, но передумала.

Уильям стоял в ванной, держа у носа кусок лавандового мыла тетушки Роуз, и думал, сколько нужно съесть, чтобы стало плохо, но не умереть. От запаха уже слезились глаза. Он высунул язык и осторожно коснулся гладкой поверхности, но тут же его отдернул. Химический привкус разошелся по всему рту, а живот в предостережение отчаянно заурчал. Уильям прополоскал рот, подставил язык под струю воды, но вкус мыла никак не исчезал, и запах весь вечер стоял у него в носу.

Он молился, чтобы после каникул в Брок-коттедже в школе стало лучше. Проведя лето вместе, они с Фрэнсисом теперь станут союзниками. Уильям мог бесконечно прокручивать в голове купание в тайном пруду, ночные прогулки, ночевки под открытым небом, строительство песчаного замка на пляже в Уэст-Уиттеринге, Босвелла, трофейного окуня в шкафу – воспоминаний хватит на весь учебный год. Миссис Кенли говорила, что на Пасху они снова смогут туда поехать. Символом этого ценного, хоть и туманного, обещания стало серебряное кольцо для салфеток. Иногда он доставал его из тайника, вертел в руках, проводил пальцами по выгравированному барсуку, лелея надежды на скорое возвращение.

Фрэнсис, впрочем, ничего не говорил по поводу пасхальных каникул и явно не ждал их с таким же предвкушением, как его друг. Брок-коттедж не был для него чем-то особенным – а даже если и был, он воспринимал факт возвращения туда с беспечной уверенностью, поскольку им владела его семья. А вот поездка Уильяма зависела от множества переменчивых обстоятельств, к тому же официально ему никто ничего не обещал, и высказанное приглашение могло быть забыто или отозвано в любой момент.

Каждый раз, когда Уильям видел, как Фрэнсис дружелюбно общается с другими мальчиками, его охватывал страх. Уроки французского и латыни, которые Фрэнсис посещал в отдельной группе для продвинутых, тянулись бесконечно. Уильям никак не мог сосредоточиться на занятиях, представляя, как за его спиной формируются новые союзы.

Фрэнсис и не подозревал о тревогах Уильяма и не осознавал своей власти над ним. С его стороны не было никаких попыток переключить внимание на кого-нибудь другого. Напротив, отдаляясь ото всех одноклассников разом, он все чаще прятался в библиотеке, часовне или изоляторе, жалуясь на разные недомогания: то голова болит, то живот, то ухо. Достоверность этих симптомов проверить было невозможно.

Уильям не был по-настоящему уверен в дружбе Фрэнсиса, как и в том, что тот привязан к нему в равной мере. Однажды произошел ужасный случай: он потерял бдительность и при всех обратился к другу по имени, а не по фамилии. Нужно было постоянно оставаться начеку, чтобы не нарушить тысячи негласных правил, по которым текла жизнь в школе. Одноклассники не упустили шанс поиздеваться над его досадной ошибкой и над обладателем “девчачьего” имени. Невольно оказавшийся в центре внимания Фрэнсис терпел насмешки с холодным гневом.

– Никогда не зови меня так здесь, – прошипел он, когда они остались вдвоем.

– Я случайно, – выдавил Уильям, сгорая от стыда.

Прошел уже год, а он так