Робкие создания - Клэр Чемберс

– Тише! – воскликнул мистер Суэйлз, ухватившись за плечо Фрэнсиса, чтобы не упасть. – Куда такая спешка?

Мальчики едва не повалились на землю от облегчения. Будь это кто-то другой – беды не миновать.

– Простите, сэр, – пробормотал Фрэнсис.

– Вот те раз, это же Гарри Кеннерс и Гарри Тапперс! – воскликнул Суэйлз, а затем осекся, заметив заплаканные глаза и гримасу скорби на лице Уильяма. – Что случилось?

Уильям утерся рукавом, оставив вязкую полоску на ткани пиджака.

– Ничего, сэр. Пустяки, просто мышь, – опомнившись, выпалил Фрэнсис, и затем добавил: – Чрезвычайно важные в мифологии животные, эти мыши.

Уильяму пришло в голову, что такое мог сказать мистер Кенли: у него всегда находился интересный факт обо всем на свете. Мистер Суэйлз развернулся, положил руки мальчикам на плечи, приобнял их и повел прочь со школьного двора – в тишину крытых галерей. Уильям вдыхал маслянистый запах вощеной шерстяной рубашки, а кожаная пуговица на манжете терлась о его ухо.

– Идемте, расскажете по дороге.

После этого случая Суэйлз всегда относился к ним с теплотой. Он не был подвержен приступам необъяснимой ярости, как некоторые учителя, которые казались Уильяму просто сумасшедшими. Когда они встречались в коридоре, он кивал им, улыбался, а однажды даже подмигнул. Уильям не до конца понимал, что это значит: он думал, так делают только простые работяги. Как-то раз тетушка Роуз сказала, что угольщик ей подмигнул, а тетушка Луиза в ответ фыркнула: “Фу ты, нахал!” – и захихикала. Этот образ не вязался с мистером Суэйлзом, но такого больше не повторялось, так что вскоре Уильям об этом забыл.

С того лета Уильям и Фрэнсис стали друзьями. Хоть они и не сидели вместе в классе – место каждого ученика определили еще в начале года – зато неизменно находили друг друга на переменах и в столовой. Быстро выяснилось, что у них гораздо больше общего, помимо того, что оба любили животных.

Они росли без братьев и сестер, привыкли к обществу взрослых и к их разговорам. Иногда в речи Фрэнсиса проскальзывали взрослые словечки, явно перенятые у отца, да и мысли он часто высказывал совсем не детские. В стенах школы для мальчиков не было места присказкам и убеждениям тетушек, и бывало, Уильям начинал в них сомневаться. Однажды он сказал Фрэнсису, что не пойдет мыться, потому что сейчас “неподходящее время месяца” – подслушав как-то раз, как это говорила тетушка Роуз, и решив, что это универсальная отговорка на случай, если тебе не хочется делать что-нибудь неприятное. Фрэнсис тогда посмотрел на него с недоумением.

В том, чтобы иметь одного друга или не иметь их вовсе, – колоссальная разница, которая принципиально меняла все. Пускай школа не стала менее отвратительной, но переносить ее тяготы вдвоем оказалось намного легче. Существование другого человека, который чувствовал то же самое, что Уильям, и не презирал его, служило источником утешения и смелости. А еще бывали редкие мгновения абсолютной свободы – например, когда они с Фрэнсисом ненадолго выпадали из поля зрения хулиганов, учителей или рутины уроков и домашних заданий, – и тогда наступало чистое, ничем не омраченное счастье.

Однажды в субботу, вскоре после случая с мышью, Уильяма лишили выходного – за что именно, он так и не понял. Решение принял все тот же учитель физкультуры, что прежде пришел в ярость из-за того, что он рвал траву. Вместо привычной прогулки в ближайшую деревню за сладостями его обязали привести в порядок шкафы в чулане со спортивным инвентарем.

Уильям даже не расстроился. На лесной тропинке всегда таилась опасность: старшеклассники сидели в засаде и отбирали у младших карманные деньги, конфеты, а если те пытались оказать сопротивление – стягивали с них штаны. По сравнению с этим кладовка была не просто убежищем, но и, как выяснилось, кладезем диковинок, которых никто никогда не видел на уроках физкультуры. Услышав о “наказании”, Фрэнсис немедленно вызвался остаться и помочь другу. После утренних занятий они, едва сдерживая волнение, поспешили в чулан, заперлись изнутри и принялись осматривать свое королевство.

– Смотри, сколько всего! – восхитился Фрэнсис. – И почему нам не разрешают этим пользоваться?

Помимо привычных вещей – щитков для крикета и теннисных ракеток в деревянных чехлах – здесь были маски, шпаги и рапиры для фехтования, набивные мячи, гантели и крокетные молотки. Фрэнсис взял рапиру и попробовал сделать выпад.

– Ан гард! – воскликнул он, принимая позу, которую подсмотрел в кино с Эрролом Флинном.

Уильям тем временем забрался на козла и, оседлав его, начал раскачиваться, представляя, будто скачет на лошади по прерии. Потом спрыгнул на стопку резиновых матов и остался лежать, стараясь не крикнуть от боли – они оказались далеко не такими мягкими, как он думал.

Фрэнсис нашел гимнастический мостик и пробовал на нем попрыгать. Они вытащили на середину комнаты деревянный ящик и стали по очереди через него прыгать. Их веселью не было бы конца, если бы не шум, который мог привлечь лишнее внимание. Словно посетители, которые остались в музее после закрытия, мальчики бродили между шкафами, хватая с полок удивительные экспонаты и чувствуя себя незаконными владельцами несметных богатств.

– Может, начнем уже убираться? – неуверенно предложил Уильям. На его взгляд, беспорядок был не такой уж ужасный, особенно по сравнению с тем, что царил у него дома, но он боялся нового наказания, на сей раз не такого легкого.

– Сейчас, – отозвался Фрэнсис. Он нашел коробку с кольцами и принялся накидывать их на столбцы крикетной калитки.

Затем мальчики придумали игру, которую назвали “пиратский корабль”: нужно было пробраться через всю кладовку, не касаясь пола. Они карабкались по снарядам, прыгали с ящиков на маты, с мата на козла, но вдруг Уильям оступился и с оглушительным грохотом обрушил шаткую башню из скамеек. Пришлось, наконец, срочно приступить к уборке: разложить по местам мячи, перчатки и молотки, расправить маты, аккуратно сложить биты, ракетки и стойки.

Когда с уборкой было покончено, Фрэнсис, лег отдыхать на козла, перекидывая из руки в руку крикетный мяч, и вдруг сказал:

– У моих родителей есть коттедж в Сассексе. Мы ездим туда каждое лето. Если хочешь, поехали с нами.

Приглашение, высказанное как бы между прочим, произвело на Уильяма неописуемое впечатление: вселенная будто разверзлась и из расщелины на него хлынул свет иных миров.

Фрэнсис снова куда-то запропастился. Конкурс ораторского мастерства был уже позади, гинея от Библейского общества досталась какому-то четверокласснику по имени Акланд, который дрожащим от обуревавших его чувств голосом выговаривал каждый слог с таким нажимом, что его одноклассники