Современная иранская новелла. 60—70 годы - Голамхосейн Саэди

также хлеб, брынза и зелень. И еще кислое молоко. Я подошел к стойке и велел принести пепси-колы и маринованных каперсов — лобио мне не понравилось. Я говорил громко. Г-н С. М. повернул голову — очки его лежали на столе. Глаза у г-на С. М. карие, один немного косит. Не исключено, что фото в досье было отретушировано. Для подобных фотографий лучше пользоваться услугами ведомственного фотографа. Я сказал: «Приветствую вас, господин С. М.! Чем могу служить?» — «Здравствуйте, дорогой мой», — ответил он и протянул руку. Руки у него были потные. Он придвинул стул: «Присаживайтесь, прошу вас».

В тот вечер я основательно нагрузился. Но я хорошо помню, что расплачивался г-н С. М. Он вытащил из кармана целую пачку ассигнаций, дал официанту два тумана на чай. Когда мы вышли, он предложил: «Не угодно ли пройтись?» И хотя погода была дождливая, мы отправились гулять. Г-н С. М. все распространялся о достоинствах бороды, особенно бородки клинышком. «Брить подбородок — дело сложное, — говорил он. — Если у человека дрожат руки, да так, что он каждый день может порезаться в нескольких местах, он должен отпускать бороду».

Когда мы добрались до моста Сийосе́-Чашме́, дождь разошелся, и г-н С. М. настоял, чтобы мы укрылись под аркадой одной из галерей моста. Я не слишком твердо стоял на ногах, вероятно г-ну С. М. приходилось меня поддерживать. Я сказал: «Разрешите удалиться!» Или, может быть, только хотел (сказать. Тем не менее мы отправились дальше. Полицейского поста поблизости не было. Я, конечно, не боялся… Или боялся, но сейчас не помню. Мы, разумеется, разговаривали, но содержание разговора я забыл. Вспоминаю только, что г-н С. М. несколько раз сжал мою руку, а один раз даже поцеловал меня. Он все время твердил: «Друг мой, друг мой…»

Дождь пошел еще сильнее, так что теперь нам, мне и г-ну С. М., только и слышно было что плеск воды, бежавшей там, внизу, по камням. Иногда видны были отблески окрестных фонарей. Мы поднялись на мост, и тут я сказал: «Господин С. М., если вы согласны, бросимся вниз — и мы на свободе!» — «Я согласен, — отвечал он, — но разрешите хоть сигарету…» Он опять закурил. Я хорошо помню, что мы проследовали вдоль всей галереи: несколько раз я стукался головой о каменные полумесяцы балюстрады. Когда мы поравнялись с тупичком у выхода с моста, г-н С. М. сказал: «Пошли на тротуар».

Дождь лил все сильнее. Конечно, г-н С. М. докурил ту сигарету, когда мы уже спустились с моста. Он угостил меня из своей пачки, сунул новую сигарету в рот, зажег спичку — но она тут же погасла. Тогда он снял пальто, накинул его на головы нам обоим и снова чиркнул спичкой. А я достал служебное удостоверение, поднес его к лицу г-на С. М. и сказал… а может, даже ничего не говорил, просто в свете фонаря, горевшего при въезде на мост, держал свое удостоверение у него перед глазами.

Г-н С. М. поглядел и стал громко читать, а я слушал. Там были мое имя, и звание полностью, и та фотография — 3×4, с тонкими усиками. На моем удостоверении наклеено фото десятилетней давности. Могу утверждать, что г-н С. М. даже не улыбнулся, однако я не заметил, были на нем очки, когда он читал, или нет. Он пожал мне руку. Потом он ощупал лацканы своего пиджака, затем — лацканы моего и даже лацканы пальто, наброшенного нам на головы и совсем промокшего от дождя, нашел булавку и приколол мое удостоверение к тому лацкану, который был ближе к нему. Мы еще долго, накрывшись от дождя пальто, разгуливали с ним по набережной и распевали песни. Голос у г-на С. М. недурен. Сначала он пел один, потом мы запели вместе. Пели все время одну песню: «Давай пойдем и выпьем мы, эх, выпьем мы, да, выпьем мы!..» И продолжали, обнявшись, расхаживать под дождем.

Полицейский оглянулся на нас и, ведя за руль велосипед, направился к нам, говоря: «Господа, в такой поздний час…» — «Подойдите сюда, пожалуйста», — сказал г-н С. М., не останавливаясь. Полицейский опять оглянулся, прислонил свой велосипед к дереву и подошел. Фонарь был недалеко, и, когда полицейский приблизился, г-н С. М. ткнул пальцем в мое удостоверение. Полицейский нагнулся, дождевая вода, скопившаяся на дне его фуражки, хлынула вниз, но он тотчас выпрямился, козырнул и, сказав: «Виноват, виноват!» — попятился к своему велосипеду, сел на него и укатил. Г-н С. М. все еще стоял, придерживая рукой лацкан пальто, чтобы показать его полицейскому, но тот был уже далеко.

Потом мы сели в такси. Пальто было у г-на С. М. Мне неизвестно, поехали ли мы в то место, куда г-н С. М. обычно ездит после ресторана, или нет. Вылезая из такси, г-н С. М. надел на меня свои очки и сказал: «Вот выход из ваших затруднений! Это, возможно, несколько изменит ваш вид, да и меня никто не узнает». Но я уверен, что г-на С. М. узнали, потому что, едва он постучал и крикнул: «Учитель!», дверь тотчас открыли. За дверью был длинный темный коридор, а за ним комнатка с мангалом… В дальнейших разъяснениях нет необходимости. За вечер я выкурил несколько порций. Раскуривал вафур[59], конечно, г-н С. М. и все время приговаривал: «Заткни нос, дорогой, а то дым едкий, повредит тебе…» Я не помню, курил он сам или нет. Как я ни просил, чтобы сначала отвезли домой г-на С. М., он отказывался, говоря: «Нет, дорогой, не выйдет. Никак нельзя!» И отвез меня первым.

В ту ночь я не мог заснуть до самого рассвета. Голова у меня кружилась, я был в какой-то прострации, перед глазами мелькали причудливые пестрые видения. Зато весь день я проспал, поднялся только к вечеру. Только тут я понял, что мое удостоверение осталось у г-на С. М. Я надел его очки. Действительно, это бритье — одна морока: в тот день (после полудня) из-за того, что у меня дрожали руки, я дважды порезался. В его переулок я отправился на такси. Постучал в дверь. Соседка сказала: «Я думаю, он ушел». Но я был уверен, что он никуда не выходил, что он дома и просто не желает отзываться — или, возможно, спит. Я долго слонялся вокруг, а потом сказал себе, что лучше уж заглянуть в ресторан «Саади».

Солнце давно зашло, было, наверно, часов девять. «Барон», завсегдатай ресторана, сказал: «Он ушел прямо перед вами!» На набережной его тоже не было. И тогда я, несмотря на сильное головокружение, сумел все же отыскать этот пресловутый дом! Конечно, я надел очки г-на С. М. и позвал: «Учитель!» Дверь отворили — и я опять засел там, пока не выкурил несколько порций. Вафур раскуривал хозяин лавочки. Насчет того, чтобы затыкать нос, он не говорил ни слова, зато сказал: «Господин С. М. отбыл перед самым вашим приходом».