Монгольский след - Кристиан Гарсен

ее — суровую, укутанную дымкой тумана — с плато, на котором оставили юрту семьи Шамлаяна. Людей, автомобиль и окрестные скалы окутало густое облако. Вышли из машины. Всё вокруг выглядело серым и мокрым. У голосов появился странный металлический призвук. В скором времени заморосил дождь.

— Это прямо наверху, — сказал Розарио, натягивая меховую куртку.

Он показал пальцем на клубящееся облако.

— На каком еще верху? — переспросил Ванлинь, поеживаясь в штормовке с капюшоном.

— Вверх по тропинке. Вроде бы, недалеко отсюда.

И в самом деле, Чэнь-Костлявый заметил узкую каменистую дорожку, вьющуюся среди огромных коричневатых скал. Первым зашагал по ней Шамлаян, следом за ним — Самбуу, потом Дохбаар, потом и Розарио. Замыкал процессию Ванлинь, старавшийся не отставать от француза, чтобы расспросить того на ходу.

— Что говорил мальчишка, пока мы ехали? — спросил он, уже с трудом дыша, хотя прошли всего лишь несколько десятков шагов.

Розарио, явно более привычный к прогулкам в горах, ответил очень быстро, не оборачиваясь:

— Что Смоленко убили подпольные торговцы кристаллами и ценными камнями. Он, похоже, успел насобирать полный рюкзак.

Космы тумана, позволявшего видеть лишь метров на двадцать вокруг, иногда заползали под ноги, на едва хоженую тропку — ничего удивительного, что Чэнь-Костлявый споткнулся.

— Блин! — коротко ругнулся он.

— Ты это о чем? — бросил через плечо Тронбер.

— Да так, лодыжку слегка подвернул. Нам еще далеко? И как он об этом узнал?

— Кто?

— Мальчишка. Откуда он узнал о судьбе того русского?

— Так ему рассказали кочевники.

— Что еще за кочевники?

— Те самые, что приютили Эженио. Они повстречали Смоленко живым и здоровым, рюкзак был полным, а потом нашли его мертвым, и рюкзак был пустым. По всей видимости, Эженио тоже набрел на тело Смоленко. Потом что-то с ним стало, и семья кочевников — они живут в часе пути отсюда — решила пока что взять его на свое попечение. Ого, взгляни-ка!

Туман рассеялся. За поворотом тропки, насколько хватало глаз, впивались в небеса, словно зубья перевернутой бороны, черные зазубренные скалы, а в промежутках между ними местами виднелись округлые котловины, покрытые яркой, почти светящейся зеленью. Среди одной из них стояла палатка — такая же серая, как небо над головой. Можно было даже разглядеть, что боковой скат время от времени хлопает на ветру. Холод пробирал до костей. Дождь пока не пошел, но вот-вот мог начаться.

— А мне ведь это место знакомо, — выдохнул Чэнь-Костлявый. — Я его уже видел — но вот где? И когда?

Он слегка повернулся вправо, встретил равнодушный взгляд Шамлаяна — и вспомнил.

— Это палатка Эженио, — пробормотал с другого бока Тронбер. — Либо Смоленко.

Он направился к ней, вслед за ним и остальные, но это ничего не дало: палатка была пуста и, похоже, разграблена.

Затем они брели еще целый час, обдуваемые ледяным ветром. Вокруг кучковались грозовые тучи, в отдалении слышались раскаты грома, но дождя так и не было. Перед невысоким, поросшим травой перевалом, неподалеку от пересохшего ручья Шамлаян показал пальцем нашу цель — в полусотне метров с левой стороны. Это была небольшая площадка, добраться к которой можно было либо карабкаясь по довольно крутой скале, либо сделав значительный крюк. Все решили идти прямо в гору, за исключением Ванлиня, который двинулся было в обход, но вскоре вернулся и, недовольно ворча, последовал за остальными. Спустя пять минут они уже все сгрудились на площадке. Дождь все еще грозился пойти, но по-прежнему впустую. Прямо перед ними, под небольшим каменным выступом-козырьком виднелась темная вертикальная расселина миндалевидной формы — высотой метра в полтора, шириной в полметра.

— Пещера-матка, — пробормотал Розарио.

Самбуу подтвердил кивком головы.

— Парнишка сказал, что Ёсохбаатар там, внутри, — кинул он подбородком в ту сторону.

Затем махнул рукой направо — на тропку вдоль скалы:

— А ваш друг — он где-то там. Вроде бы, в двух часах ходу.

Розарио мелкими шажками направился к пещере. Еще не дойдя пары метров до входа, он заметил за темным проемом скрючившуюся фигуру. Хотя и был готов увидеть что-то подобное, его слегка передернуло.

— Ни фига себе… — выдохнул он.

Придвинулся ближе. За ним остальные.

В глубине расселины находился человек — или то, что прежде было человеком. Высокий, крепкий, но при этом худощавый, почти иссохший. Кожа на лице пожелтела. Всклоченные рыжие волосы, лицо обрамляет редковатая борода, пальцы судорожно сжаты на груди. Он лежал на боку, поджав ноги, почти касаясь коленями подбородка. Глаза были полузакрыты, и в целом выглядел он удивительно безмятежно.

Четверо мужчин и ребенок молча смотрели на него. И странное ощущение умиротворенности охватило их, будто каждый созерцал там свой собственный довольно убедительный образ.

— Превратился в мумию, — подумал Розарио.

— Стал зародышем в материнской утробе, — подумал Чэнь-Костлявый.

Совсем рядом с ними громыхнуло небо — явный знак, что долго собиравшийся дождь, возможно, все же пойдет.

Эпилог

Перевоплощение, о котором никогда не говорят

Остаток дня я посвятил тому, чтобы прийти в себя. Было заметно, что все или почти все переживают за меня, держатся участливо и предупредительно. Снаружи гремело небо, дождь барабанил по своду, а некоторые капли пролетали в круглое отверстие по центру и смешивались с тусклым светом, масляных ламп и струйками пара от железной печурки, рисуя между нами странные, радужно искрящиеся фигуры с неясными очертаниями. Кто там был: Розарио — его-то я узнал сразу, меня даже, кажется, нисколько не удивило его присутствие; мальчишка, которого я уже где-то встречал, но не в силах был припомнить, где и когда; высокий китаец — вроде бы, незнакомый, худой и улыбающийся, разговаривавший только с Розарио — причем, по-английски; два монгола, поглядывавших на меня почти равнодушно, — они переговаривались, в основном, с кочевниками, что приютили меня, — довольно молодой парой: он невысокий, с квадратной фигурой лесоруба, она похожа на пухленькую куклу с сияющей улыбкой, обоим не больше тридцати. У них-то я и прожил — сколько, кстати, времени? Примерно три недели, по словам Розарио. Два десятка дней. Три недели в отключке.

Незаметно для меня пролетел еще какой-то отрезок времени. В юрту пробился тощий луч серого солнца. Дождь уже перестал. Трое монголов молча сидели на кровати, один из них, похоже, дремал; женщина занималась печкой; Розарио, сидевший обок со мной, что-то шептал китайцу, стоявшему перед ним; мальчишка смотрел на меня. Где-то в отдалении блеяли козы. Я поднялся и вышел. Никто не проронил ни слова, и я сам тоже. Розарио, китаец и мальчишка пошли за мной. Монголы, похоже, решили не мешать нам и остались внутри.

Еще чуть позже, но