Одиночество - Томодзи Абэ

Однажды я попробовал задать робкий вопрос этому молодому учителю японского языка с университетским образованием, разумеется, ничего не знавшему о моем положении: «Каким душевным настроением был вызван поступок поэта Басё?». Учитель как бы мимоходом бросил: «Влияние учения «дзэн». Это совершенно в духе «дзэн». Разумеется, ответ этот не дал мне удовлетворения. Я снова принялся за чтение Басё, а временами пытался разобраться своим не сложившимся еще умом гимназиста даже в философии «дзэн», читая толковательные буддийские книги. Понемногу и я стал склоняться к мысли, что проникновенные взгляды «дзэн» на вопросы жизни и смерти в какой-то мере отразились на этом произведении Басё, приоткрывающем завесу над душевным миром поэта, который постиг какую-то истину, стоящую выше сентиментальных слез. С другой стороны, поскольку мне удалось познакомиться с биографией Басё, он представал мне не холодным отрицателем сего мира, достигшим духовного прозрения, а очень человечной, поражающей своей душевной теплотой, прекрасной личностью. Нет сомнения, что Басё в описываемой сценке с брошенным ребенком обливался в душе более горячими слезами, чем всякий другой на его месте. И все-таки он оставил ребенка и продолжал свой путь дальше. Чем это можно объяснить? Быть может, Басё думал, что, подобрав ребенка и избавив его от смерти искусственными человеческими мерами, он тем самым только продлит дни его страданий в этом преходящем мире печали; что гораздо милосерднее поэтому предоставить его воле самой природы, и вот, чувствуя, как у него разрывается сердце от жалости, поэт все-таки решается пройти мимо. Или, может быть, поступком Басё, по-видимому, постоянно размышлявшего о смерти и бренности мира, двигало то самое чувство миро отрицания, которое исторгло когда-то из груди одного европейского философа возглас: «О, если бы я не родился!». Так это или нет, во всяком случае, приведенный отрывок дал мне почувствовать всю мудрость человека, освободившегося от заблуждений и достигшего высокого духовного прозрения, и всю безграничную теплоту его чувства. Здесь переплелись вместе суровость отца и мягкая ласка матери, которые можно почувствовать сердцем, но сущность которых невозможно передать точным языком идея. Люди, находящиеся во власти идей европейских, могут дать простое объяснение, что в те времена еще не имел распространения дух гуманизма, но такого рода невразумительной меркой невозможно измерить это движение души поэта. Ведь в нем заложена вся глубина японского, даже более восточного духа.

Так я ломал голову над этим вопросом, который был труден сам по себе и еще более осложнялся в приложении к моей собственной судьбе. В самом деле, если бы мой отец, Носэ Санзо, достиг того же прозрения, что и Басё, был бы он в моем случае от этого счастливее или несчастнее? Какой-то смятенный голос в душе говорил мне: «Пока ты не найдешь ясного ответа на этот вопрос, тебе нечего и пытаться подойти к внутреннему миру высокого духовного прозрения поэта Басё.»

Но, может быть, Басё недоступен моему пониманию? Как-то раз я подошел к учителю и с самым невинным видом задал ему вопрос: может ли быть понятен душевный мир Басё кому-нибудь еще, кроме японцев? Ответ был очень прост: «Конечно, нет.» Конечно, нет. Если это так, то я боюсь, что и мне не дано права рассуждать об этом поэте. Я думаю, что тебе уже надоело слушать всю эту нудную галиматью, но позволь мне досказать еще немного. Прежде всего, я не хочу, чтобы ты понимал меня ложно: я не делаю никакого различия между японцами и корейцами, расовая рознь совершенно не играет роли в моих переживаниях. Ведь оба эти народа делились своей кровью со времен глубокой древности. Допустим даже, что я по рождению кореец, все равно в моей крови есть те же элементы, что и в твоей, а к твоей примешана значительная доля крови моих дедов. Собственно, даже незачем обращаться к временам столь отдаленным. В той жестокой борьбе, какая происходит в мире теперь, мы должны слиться в одно целое, чтобы отстаивать свое право на существование, по крайней мере, это мое твердое убеждение. Я даже считаю себя вправе думать, что моя ничтожная жизнь, предопределенная с самого начала роком, приобретает глубокое значение, как один из камней, заложенных в здание общей судьбы наших народов.

Ты можешь задать вопрос: отчего же в таком случае я так терзаюсь? Мне трудно будет дать тебе на это ясный ответ. Быть может, мое состояние возможно назвать чувством одиночества жизни. Я не знаю, как жуки, что размножаются, летая и жужжа в этом сиянии над травою, но мне кажется, что если бы у человека в его душе и теле не было чувства связи с первоисточником жизни, то эта жизнь ощущалась бы как пустота и одиночество, подобно неосвещенному дому, стоящему в ночной тьме. Где бы я ни родился, к какой бы расе ни принадлежал, какого бы скверного происхождения ни был, – все равно я хочу знать, чьей утробой я был выношен. И пока я не узнаю, кто передал мне часть своей крови пусть этих людей уже давно нет на свете, до тех пор мир для меня не имеет своего центра: он подобен бумажному змею с оборванной ниткой. Всех людей согревает чувство связанности с тем потоком жизни, который уходит от них в бесконечное прошлое. Самые лучшие и высокие идеи в мире, как верность, милосердие, долг, в конце концов, родились и развились из этого чувства. Я же не ощущаю за собой никакого потока жизни. По всей вероятности, я не создам его и после себя. Я просто одинокий камень, брошенный в ночную тьму.

Все, что меня касается, я в общих чертах тебе объяснял. Я могу только добавить, что и в этой обстановке я стараюсь жить, как все люди, помня завет моей второй матери. Да, еще об одном! Я в самом начале сказал, что обманул тебя. Это требует пояснения. Ты помнишь, как я исчез в конце марта и не появлялся до последнего времени? Это было сделано совсем не потому, что кто-то из моих родственников умер на родине. Все это время я, как тень, бродил по горам и полям Кореи. Надо сказать, что я постоянно подбодряю себя мыслью, что нужно все забыть и жить легко и бездумно, как живут многие люди, но временами бывают срывы, и тогда то темное, что копошится в глубине сердца, вдруг начинает поднимать голову. Поддерживаемый чувством дружбы к тебе и другим, в последнее время я вел сравнительно здоровую жизнь, а вот тогда не выдержал, сорвался. Ты, наверное, заметил, какое