Тата - Валери Перрен

После войны маркиза поселилась в Лионе, чтобы помогать работе Красного Креста, составлять списки депортированных, возвращавшихся из лагерей, искать их семьи, их бывшие квартиры, переселять, поддерживать, если в том была надобность. Так она познакомилась с этой четой. Твой брат должен был узнать причину их замкнутости.

Давид и Элия познакомились очень молодыми в консерватории и поженились в 1937-м. Арестовали их в Лионе – в 1942-м. Она ждала ребенка. Несколько недель их держали в лагере Питивье, где Элия заразилась тифом. В товарном вагоне состава, который вез их в Освенцим, у нее случился выкидыш, что безусловно спасло бедняжке жизнь: немцы “не утруждали” себя ни беременными женщинами, ни стариками, ни детьми.

Когда двери вагона открылись, Элия метнулась к первому же эсэсовцу, умоляя убить ее. Офицер сломал ей нос. Давид попытался вступиться за жену – с ним обошлись так же жестоко. В карантине их разделили, но не уничтожили: пианист Давид играл в офицерской столовой, Элия попала в женский оркестр, развлекавший нацистов, надзирательниц и заключенных-стукачек. В этом коллективе собрались польки, венгерки, бельгийки, украинки, гречанки… Элия была единственной лирической певицей, она пела все, что заказывали, и стала “музыкальной шкатулкой” адского места. Условия ее жизни были лучше, чем у других, и она делала все то малое, что могла, пыталась помочь подругам по несчастью, которых держали в бараках.

В 1944-м ее депортировали в Бергер-Бельзен. Она ничего не знала о судьбе мужа. На “марше смерти” некоторые женщины просили ее спеть, и она не отказывалась, понимая, какую мощную поддержку оказывает обреченным на гибель узницам. Она выстояла – благодаря своему искусству. Ее жалели даже изверги, добивавшие женщин, но не певчих соловьев. Из суеверия. Чтобы не накликать несчастье на свои головы.

Когда англичане в 1945-м освободили лагерь, выживших было 60 000 человек, в том числе Элия Левитан. Она не знала, что стало с Давидом, когда вернулась в Лион. Моя мама заботилась о ней в здании, предоставленном Красному Кресту французскими властями. Там можно было привести себя в порядок, помыться, переодеться, поспать. Дождаться воссоединения с семьей. Давид был единственным близким ей человеком, другой семьи не осталось. Элия принимала пищу, только если мама ее кормила, и все время повторяла: “Я не умерла в 1942-м, но теперь я свободна, так дайте мне уйти, Эжени…” Мама привязалась к этой молодой женщине сильнее, чем к кому-либо другому из жертв нацистов. Не знаю, когда до Лиона добрался Давид. Моя мать присутствовала при встрече. Элия не узнала мужа. За три года он постарел на тридцать лет и похудел на сорок килограммов. Им вернули квартиру, реквизированную вишистами, Давид “воссоединился” с пианино и вернулся к преподаванию. Элия никогда больше не пела.

Теперь Жану известно, что пережили Левитаны, и я надеюсь, ему будет легче понять природу их поведения.

Ребята возвращаются, я слышу шаги в коридоре и должен немедленно спрятать письмо. Если кто-нибудь его случайно найдет, мне конец.

Отвечай быстрее.

Люблю тебя,

Блэз».

* * *

Я знаю историю Элии и Давида. Отец рассказал. Моя мать не знала, смогли родители, брат и сестра встретиться с ними после ареста в 1942-м, но так и не решилась задать супругам вопрос. Или показать фотографии. Перед смертью мама призналась мне, что боялась ответов. Не хотела услышать, что их пытали или казнили на глазах друг у друга. Кошмары мы смотрим в одиночестве. В лагерях кошмар был коллективным. Мама никогда не питала иллюзий насчет участи близких. Когда их ссадили с эшелона, на руках у Рафаэля и Аньес было по ребенку, а отцу было пятьдесят пять лет.

Однажды мы с папой были дома одни. Мне было года четыре или пять. Это одно из первых моих воспоминаний. Папа играл на пианино и плакал, когда я вышла из своей комнаты. Он увидел меня и сказал: «Каждый раз, когда Элия смотрела на меня, она видела своего не родившегося малыша. Если бы ты только знала, какое облегчение я испытал, когда Блэз рассказал мне о них. О ней. Он словно бы сдернул черную завесу с этих людей. Мне было одиннадцать лет, о лагерях никто ничего не говорил. Только в конце 70-х, после того как по телевизору показали сериал о Холокосте, я увидел… правду. Через десять лет после освобождения концлагерей вышел фильм Алена Рене “Ночь и туман”, но я посмотрел его намного позже».

Он разрыдался.

– Мне почти никогда в жизни не было так мучительно больно…

Папа только что узнал, что Элия умерла в больнице от легочной эмболии. Почему я так точно помню ту его фразу? Что я могла понять в моем возрасте?

Потерянный ребенок, концлагерь, Ален Рене, Холокост, почти никогда не было так мучительно больно. Почему «почти», папа? Когда тебе в последний раз было больно, папа? Ты обращался ко мне? К кому-то другому? К призраку или к воспоминанию?

Сегодня я понимаю, что в детстве о папе заботилась только Колетт. Моя тетя.

Любящие люди лгут друг другу. Учась в Лионе, папа регулярно звонил Мохтару и рассказывал, что хозяева дома, в котором он живет, удивительно теплые люди, что они водят его на концерты, в театр и в кино. На самом деле Элия покидала дом только ради визита к врачу. По магазинам ходил Давид, но ученика он никогда никуда не водил.

5

Гёньон – Лион

Аньес СЕПТАМБР, ее племянница

Ана ДЮГЕН, ее внучатая племянница

Жан СЕПТАМБР (покойный), ее брат

Даниэль СЕПТАМБР (покойная), ее сестра

Ханна СЕПТАМБР (покойная), урожденная Рубен, ее невестка

Луи БЕРТЕОЛЬ и Блэз СЕНЕШАЛЬ (покойный), ее друзья

Мохтар БАЙРАМ (покойный)

и футбольный клуб Гёньона

с прискорбием сообщают о кончине

мадам Колетт СЕПТАМБР-БАЙРАМ,

урожденной СЕПТАМБР,

случившейся 21 октября 2010 года в возрасте шестидесяти четырех лет.

Похороны состоятся на кладбище Гийотьер в Лионе в 14:30 15 ноября.

Согласно последней воле Колетт, она будет кремирована, а прах упокоится в семейном захоронении.

Книга соболезнований открыта.

Это объявление носит уведомительный характер.

* * *

10 ноября 2010

У меня не осталось почти никого, кроме мертвых. Только Ана может дать жизнь детям, чтобы свидетельства о рождении вытеснили свидетельства о смерти. Ана и надежда.

Так-то вот. Однажды приходится подыскивать правильные слова и изящные формулировки. Я долго сомневалась, упомянуть ли Жоржетту и Робена, но в конце концов решила, что Колетт была бы против.

Поль стучится и входит в дом, быстро закрыв за собой дверь. От него пахнет зимой и