Стажер - Лазарь Викторович Карелин

— Прежде всего важно чувство, — сказал Саша. — Влечение. У тебя к кому оно больше, к Гоше этому или все же ко мне?

Она как-то странно глянула на него, быстро скосив глаза. А потом опять на свою руку посмотрела, сказала ей:

— Он очень самонадеянный, легкомысленный. И что-то скверное в нем живет и тянет к себе. Отпустить его? Саша, где мы? Останови машину.

— Не остановлю. Ты не ответила на мой вопрос.

— Это не вопрос. Так не спрашивают.

— А как спрашивают?

— Никак. Это угадывается. Все настоящее угадывается. И хорошее и плохое. А слова не нужны, почти не нужны.

— Откуда ты знаешь? Имеешь громадный любовный опыт?

— Ну вот, опять заскользил. У меня нет никакого любовного опыта, ты это знаешь. Но я медицинская сестра, и я почти каждый день вижу, как мучаются люди. Ты думаешь, они только из-за болезни своей мучаются? Только смерти им страшно?

— А чего же еще?

— Много чего еще. Я заметила, чем лучше человек, тем больше он думает о других. Он не себя жалеет, а своих детей, своих близких. В больнице, Саша, и хорошее и плохое в человеке делается заметнее.

— Надо мне, пожалуй, заболеть, чтобы ты поняла, какой я хороший.

— Где мы? Останови машину.

— Что, опять заскользил?

— Просто до слез как!

— Прости, больше не буду. Постараюсь. Мне страшно тебя отпускать, Катя. Мне с тобой очень хорошо. Тихо так. Понимаешь меня?

— А мне с тобой очень тревожно. Как утром, когда еще спишь, но вот-вот зазвонит будильник. И надо будет вскакивать, бежать.

— А ты сунь будильник под подушку и спи дальше.

— Но меня ждут больные. Кстати, Саша, сколько мы тебе должны за альбом?

— Уйму денег.

Катя раскрыла сумочку, достала оттуда конверт, протянула его Саше.

— Вот, мы собрали. Здесь сто рублей. Хватит?

Но Саша конверт не взял.

— Спрячь. Я хочу подарить вам этот альбом.

— А мы не возьмем твой подарок. Ты работал, это твоя работа.

— Хорошо… Тогда вот что, тогда ты сама расплатишься в нашей фирме. Ну, чтобы выписали тебе квитанцию, чтобы все честь по чести.

— Я тебе доверяю, Саша.

— Не во мне дело. Прошу тебя.

— Изволь.

— Прямо и отвезу тебя сейчас в нашу контору. Ладно?

— Да.

— Представишь там этот список фотографий, и тебе подсчитают. — Саша достал из кармана куртки порядком измятую бумажку, вручил ее Кате. — А про те снимки, которые я сегодня сделал, ничего не говори. Их я дарю. Имею я право подарить что-то тете Насте, имею или нет?!

— Не кричи, имеешь, имеешь. — Катя опять поглядела на свою руку, на ту, которую поцеловал Саша, сказала руке: — Все-таки, а все-таки, в нем есть и хорошее. Согласна со мной?

Катина рука, как собеседник, которому трудный задали вопрос, неопределенно пошевелила пальцами. Тогда Катя и еще какой-то задала руке вопрос, но уже молча. И рука опять неопределенно пошевелила пальцами.

5

У подъезда высотной гостиницы «Ленинградская» Саша притормозил, быстро выскочил из машины, обежал ее, распахнул с низким поклоном перед Катей дверцу.

— Прошу вас, сударыня.

Катя выбралась из машины.

— Твоя фирма в этой гостинице? Ого!

— Нет не ого. Моя фирма в домике чуть поменьше. Но все же, учти, рядом с небоскребом. Зайдешь за угол — и сразу вывеска фотографии. Да, Катя, вот что… — Он достал из заднего кармана брюк бумажник, небрежно распахнул его и извлек две двадцатипятирублевки из довольно солидной пачки. — Возьми на всякий случай. — Он протянул Кате деньги. — Боюсь, вашей сотни не хватит.

— Так дорого?

— Расценки. Бери же.

Катя взяла две бумажки, помахала ими в воздухе, раздумывая.

— Откуда у тебя столько денег?

— Не краду, не бойся. Иди, я подожду тебя здесь. Да, Катя, глава фирмы — мой дядюшка. Ты сразу не кидайся с ним спорить. Учти, он — умный.

Катя, которая уже пустилась в путь, быстро обернулась.

— Вот оно что, решил поквитаться?

— Не один же твой дед может быть умным! — рассмеялся Саша. — Кстати и познакомитесь. Увидишь, он славный малый.

— Как его хоть зовут?! — Катя вдруг испугалась. Да еще гул и дым вырывались из-за угла. А ей как раз туда и надо было — в этот гул и дым.

— Александр Александрович! — крикнул Саша. — Смелей держись!

Но Катя очень робко сперва двинулась в путь. Тут земля тряслась под ногами. И где-то, за углом, совсем близко, вдруг вымахнуло пламя из-за стены. Там трещало, ухало, скрежетало. В узкую щель Домниковки, куда Кате предстояло вступить, то и дело втягивались длиннотелые грузовики, тесня людей к обочинам. Попробуй не испугайся. И где-то там, в этом гуле и пламени, притаилась фотография, в которой работал загадочный Трофимов-старший. Хоть поворачивайся да беги назад. Катя оглянулась. Саша глядел на нее, посмеиваясь. Он что-то крикнул ей, она не разобрала что. Наверное, опять призывал к смелости. Что ж, или она трусиха? Твердым шагом она ступила в звон, гул и гарь Домниковки — этой улочки, которую по́живу превращали в проспект.

Вывеску фотографии Катя увидела сразу. Она красовалась на приземистом, осевшем домике, островком стоящем среди кранов.

— Вот так фирма! — вырвалось у Кати, и ей наперед представился милый старикан, славный, чудаковатый, сгорбившийся под покрывалом у штатива, родственно, но очень, очень издалека похожий на Сашу.

Лавируя между машинами, Катя смело перебежала улицу, смело толкнула пыльную дверь. Старый колокольчик обмер, как рот разинул, от ее смелости, а может быть, от ее молодости или, что еще точней, от предчувствия. Недаром он был похож на древнего попугая, этот колокольчик. Древние попугаи — вещие птицы.

Александр Александрович был у аппарата, у павильонной камеры на штативе и, кажется, только что вынырнул из-под черного покрывала, чтобы воскликнуть, подняв руку: «Спокойно! Снимаю!» Катя не помешала ему, он только глянул на нее, как сфотографировал, отбросил обратно в страх, и поднял руку.

— Спокойно! Снимаю! — скомандовал он.

Парочка, явно молодожены, замерла и одеревенела. Но едва щелкнул затвор, как лица у молодых отомкнулись, ожили.

— Да ведь поздно! — не удержалась Катя. — Вам надо было так смотреть во время снимка, а не после! Еще раз!

— Верно, еще раз, — сказал Александр Александрович и нырнул под покрывало.

Это был не чудаковатый сгорбленный старичок, издали похожий на Сашу. Это был сильный человек, хоть и немолодой, умный, зоркий и насмешливый. И он был одет, как одеваются молодящиеся маститые актеры и маститые профессора, Он и напомнил сразу Кате одного ее профессора из институтской клиники, хирурга и, как говорили, мага и