Обагренная кровью - Николай Ильинский

— Ну, а как там? — поглядел на окно, выходящее на запад, Свирид.

Егор понял с полуслова, что хочет узнать от него человек, который прежде не считал его за человека из-за неотвязной бедности. Это Егора даже обрадовало, утолило его тщеславие. Но, конечно, Свирид хотел бы услышать что-нибудь про войну, хотя что говорить: ясно было по тому, какими потоками движутся беженцы и части Красной армии, с какими криками раненых везут на конных повозках — положение на фронте тяжелое. Отступление превращалось в настоящее бегство. И все же Егор, горестно качая головой и прижимая больную руку к груди, сказал:

— Прет сатана! Под Харьковом столько наших положил — ужас, а сколько окружил — счету нет!.. Так что дает он нам прочуханку!.. По моим прикидкам, Свирид Кузьмич, немцы у нас будут со дня на день… Не сегодня, так завтра!.. Одним словом, такие несладкие пироги…

— Нам с тобой и до этого не сладко жилось, Егор Иванович, — задумчиво произнес Свирид и резко махнул рукой: — A-а, все одно!..

Пока старшие обсуждали положение на фронте, пили и закусывали, Оська глаз не сводил с Екатерины, которая помогала матери по хате: приносила, уносила. От взглядов Оськи она густо краснела, сердито отворачивалась, хотела даже шмыгнуть из хаты, но мать не пустила.

— Неудобно, — шепнула дочери Аграфена Макаровна, — ты лучше за столом присматривай, подай, коли что понадобится…

Не могла Аграфена Макаровна не заметить взволнованного состояния дочери, Оськиных взглядов на Екатерину, но все-таки не совсем понимала, почему дочь надувает губки и недовольно шмыгает носиком: Оська жених важный, ясно же, зачем он сам пришел к ним и привел отца. Жених из богатой семьи — кто не знал, кто такие были раньше Огрызковы!.. А кто они, Грихановы? Лапотная голь. Правда, война, не время Кате о замужестве думать, но жить-то все равно надо как-то? Хорошо знала она и про ухаживание за дочерью Виктора Званцова. Но его семья тоже не могла богатством похвастаться, к тому же Званцовы — колхозники, а они — единоличники. Да и ребята из этого семейства не совсем надежные: вон от старшего, Ивана-то, Дуська отвернулась, а она дочь самого председателя колхоза, которого всем селом хоронили, с музыкой, и красной материей гроб оборачивали!

Хотя Свирид уже изрядно охмелел, однако и он заметил, что Оська вертится, как уж на раскаленной сковороде. Вдруг рассмеявшись, Свирид положил руку на плечо Егора.

— Ты погляди, Егор Иванович, на моего Оську… А?

— А что? — не вник сразу в суть слов Свирида Егор, но внимательно посмотрел на Оську. — Ничего парень, видный… Чтоб только не война… она любого может покалечить…

— Узнал, что я иду к тебе, и тут же увязался за мной… И знаешь почему?

— Не-а, — покрутил головой Егор.

— Молодой потому что! — несильно стукнул кулаком по столу Свирид. — А мы с тобой, помнишь, как вот такими стригунками бегали, — глянул он на стоявшую у порога кухни Аграфену Макаровну, — за энтими вон…

— Тьфу! — Аграфена Макаровна косо взглянула на мужчин. — Идолы!

— Во, во! И моя точно такая же, — осоловелыми глазами Свирид переводил взгляд то на женщину, то на недопитое в стакане. — Коли девкой была, шелком расстилалась: Свиридушка, Сквиридушка!.. А не успела вылезти из-под венца, как сразу же: Свиридка!..

— Тьфу! — недовольная хозяйка ушла на кухню.

— Ушла!.. Ну и нехай… Немец сатана и баба — сатана!.. Так вот, Егор Иванович, задурил мне голову Оська… Все о твоей Катьке!.. Никак любовь у них… Я ему толкую: вот кончится война, тогда и свататься пойдем, а он талдычит одно: война — не помеха…

— Да, да, пусть все утихомирится, — Егор посмотрел и на смущенную дочь, которая тут же скрылась за дверью хаты, и на нахохлившегося Оську, замершего в ожидании его ответа на слова отца. Егор не очень понимал, что происходит, хотя чувствовал: не люб ей Оська!.. Парень, по всем приметам, не прочь был взять Екатерину в жены. Из хрупкой бледненькой девочки дочь превратилась во взрослую невесту, в лице — кровь с молоком! Похожа на мать, Аграфену Макаровну, которая вышла за него, бедного и не очень уж завидного жениха, стала его женой лишь потому, что сама была из семьи, о которой говорили не иначе, как голь перекатная. Куда было девке деваться!

— Подумаем опосля, — решил Егор Иванович.

— Согласен, — кивнул отяжелевшей головой Свирид. — Пораскинем умом опосля… И ты не темни рылом-то, — почти прикрикнул он на загрустившего сына, который хотел, чтобы все решилось сегодня и немедленно, — такие дела за один присест не делаются!

Когда гости уходили, Екатерина, открывая им калитку, кивнула головой на прощанье. А Егор все еще стоял посреди двора и чесал затылок: зачем все-таки приходил Огрызков? Явно не только ради сватовства. Задумал что-нибудь неладное, хитрец. И в тот же день Егор пошел в правление колхоза — не нравились ему слухи, появившиеся в Нагорном: будто он сам себе прострелил левую руку, чтобы не идти больше на фронт. Что, дескать, можно еще ждать от единоличника, противника советской власти?

— Прокофий Дорофеевич, — жаловался Егор, — вот и ты с одной рукой. … Выходит, что и ты сам себе ее отрубил? Если бы я сам себе пальнул в руку, то следы пороха остались бы обязательно вокруг раны… Да меня бы на месте, тут же, без всякой проволочки кокнули…

— На каждый роток, Егор Иванович, не повяжешь платок, — успокаивал его председатель. — Поболтают и перестанут — надоест!.. К тому же мы найдем тех, у кого языки длинные, и укоротим их…

— Обидно все-таки… Что ж, я нарочно поднимал эту руку из окопа, палите, мол, в нее, домой хочу, под юбку бабы?…

— Ты вот что, Егор Иванович, приноси заявление о приеме в колхоз, исправим прошлую ошибку…

— А как же Пентелька?

— Жигалкину теперь не до этого… Потерпи, Егор, клеймо единоличника смоем… Время смоет… Оно все смывает, — успокаивал председатель Гриханова. — Главное, пиши заявление…

Страшно негодовал Егор Иванович на односельчан. Мрачным вернулся домой. Злой, бродил по хате из угла в угол, носком солдатского ботинка сдвинул в сторону табурет, затем сел на него и крепко выругался. Испуганная Аграфена Макаровна молча выглядывала из кухни — таким сердитым мужа она никогда раньше не видела.

VIII

Уже несколько дней все дороги вокруг Нагорного были забиты отступающими. Однако жители села с места не трогались: им все еще не верилось, что сюда придут немцы. Как обычно, выходили на поля, выполняли другие колхозные работы.

— Ребята, торопиться надо, — эти слова постоянно