Обагренная кровью - Николай Ильинский

IX

Вести о нападении фашистской Германии на Советский Союз на Дальнем Востоке встретили с большой озабоченностью: основное внимание было обращено на укрепление границы с северной частью Китая, захваченной японцами, создавшими там государство Манчжоуго. На этой территории Япония держала вооруженную до зубов миллионную Квантунскую армию. Всех тревожил вопрос: не предпримет ли Страна восходящего солнца подобно Германии нападение на СССР, тем более что между гитлеровской Германией и милитаристской Японией был заключен соответствующий договор. Теперь все зависело от военной обстановки на Западном фронте. Успешное наступление немецких войск могло послужить сигналом для японцев.

В Приамурье, как и всюду на Дальнем Востоке, проводилась широкомасштабная мобилизация в Красную армию. У военкоматов скапливалось немало молодых людей, желавших добровольно идти на фронт, и к тому же непременно на Западный. Были среди добровольцев и нивхи.

— Моя воевать, — твердо заявил в военкомате Ерофей.

— Воевать! — усмехнулся военком капитан Петр Петрович Филипченко, профессиональный военный, который как надел военную форму в Первую мировую войну, так в ней и дождался Вторую мировую. Он внимательно разглядывая низкорослую щуплую фигуру нивха. — А что ты умеешь?

— Белку, куницу — в глаз! — гордо заявил тот. — Моя много умеет…

— Ну, если в глаз, — протянул военком и повторил: — Если в глаз…

И Ерофея «осчастливили» в тот же день, отправив с первой группой на фронт.

— Известный в тайге охотник, — решили в военкомате. — А на фронте нужны хорошие снайперы… Удовлетворим его просьбу…

В то же время на заявлении Ивана написали отрицательный ответ.

— Но почему?! — негодовал Званцов. — Нивха Ерофея отправляете, а мне от ворот поворот? А ведь там мои родные места!..

— Наши родные места, Званцов, всюду, — глубоко вздохнул, выслушав доводы Ивана, Петр Петрович и уточнил, кивнув поседевшей головой в сторону политической карты, висевшей на стене: — В любой точке СССР!.. Вы уедете, я уеду — мне тоже хочется неньку родную Украину от фашистов защищать… Ох, как хочется, сердце болит, но кто же здесь будет держать границу на замке? Нет, Иван Афанасьевич, придется нам постоять начеку на высоком берегу Амура…

— А если немцы станут быстро двигаться в глубь страны? — скорее не спрашивал военкома Званцов, а рассуждал сам с собой. — Если…

Но Филипченко прервал его.

— Если бы да кабы! — пощупал он верхнюю пуговицу на гимнастерке, словно воротник сильно жал горло и было трудно дышать. — Я сам хоть бы сегодня, хоть бы сейчас, в сию минуту полетел бы туда, но поймите… Если фашисты прорвут оборону и двинутся вглубь, мы с тобой, — вдруг перешел он на «ты» и пояснил: — Мы вдвоем их не остановим… Хотя я уверен, не знаю почему, но верю, что Красная армия не позволит коричневой мрази получить такую роскошь, топтать нашу землю, это не мостовая Парижа, не его Триумфальная арка, а Россия, вернее Советский Союз… До вашего родного края враг не доберется… Кстати, Иван Афанасьевич, это где?… Родной край, имею в виду…

— Воронежская область…

— О, нет, нет! При всем большом опыте и ресурсах, ведь почти всю Европу уже проглотили, немцы до воронежских степей не дойдут!.. К тому же, — военком сидя одернул гимнастерку, — наш первый маршал Климент Ефремович Ворошилов что говорит? Воевать Красная армия будет на чужой территории… Ну, займут немцы десяток, пусть сотню километров нашей территории, вероломство и внезапность это позволят им сделать, но тут же будут в шею выдворены восвояси… Так что, Званцов, Амур — вот наш боевой рубеж!..

— Кстати, товарищ капитан, — поморщил лоб Иван, вспоминая свою биографию и вместе с ней историю отечества. — Я родился в селе Нагорном, которое во времена московского царя Алексея Михайловича было крепостью на границе с Диким полем, не дававшей крымским татарам по Кальмиусской сакме, по тропе то есть, нападать и грабить русские города и села… Мои предки защищали Изюмскую черту… Но главное не это…

— А что? — военком оживился, слушая экскурс Званцова в историю, глаза его заблестели, и было видно по его раскрасневшемуся лицу, что он хочет тоже что-то рассказать.

— А то, товарищ капитан, что воеводой той самой крепости некоторое время был знаете кто?

— Нет, не знаю…

— Василий Данилович Поярков! — голос Ивана аж зазвенел. — Тот самый Поярков, который присоединил к России Приамурье!..

— Да, да, на берегу Амура даже есть небольшой поселок с названием Поярково! — вспомнил Филипченко. — По имени Хабарова назван Хабаровск, по имени Пояркова… поселок на Амуре…

— Вот и выходит: я стою на защите того, что присоединил к русским землям этот знаменитый человек! Это надо же, такой случай!

— Да не случай, Иван Афанасьевич, а закономерность! — встал Филипченко из-за стола и, возбужденный, стал ходить по кабинету, продолжая дотрагиваться пальцами то левой, то правой руки до верхней пуговицы гимнастерки. — А мы ведь с тобой почти земляки, — остановился он напротив Ивана. — И история у нас одна!.. Попытаюсь объяснить… — несколько секунд он молчал, то ли собираясь с мыслями, то ли что-то вспоминая. — Я тоже слыхал про Кальмиусскую сакму… Даже купался в речке Кальмиус… И мои предки становились поперек той сакмы, не пропуская на Московию татар… Да! В 1638 году мы, то есть мои предки, которых называли еще не украинцами, а черкасами, гонимые панской Польшей, большими потоками переселялись на земли Московской Руси. Так вот, гетман Остраница с большой группой черкас прибыл в Белгород, где ему и разрешили поселиться. Таков был указ царя! Но Остраница не захотел оставаться на окраине, города, а нашел себе свободное место и основал там город Чугуев. В этом городе я и родился… Вот и докажи теперь, что мы не земляки! — засмеялся капитан. — А раз так выходит — будем вместе оборонять Приамурье от японцев… Скажу по секрету: протирать штаны в военкомате мог бы кто-нибудь и с меньшим боевым опытом, но не мы решаем с тобой, что делать и куда ехать…

Больше Иван не просился на Западный фронт, хотя откровенно завидовал тем, кто туда уезжал, и особенно Ерофею, которого он, отпросившись у Перетятько, провожал. Ерофей по-прежнему улыбался, смежая веки так, что, казалось, он и живет-то зажмурившись. Лицо его выражало доброту и искренность.

— Не теряйся, Ерофей, — попросил Иван, обняв за плечи нивха. — Пиши, что и как…

— Однако моя жалко, — вдруг грустно произнес Ерофей. — Моя шофером не стал… После войны твоя моя учить опять будет… — сквозь узкие полоски век сверкнули огоньки его глаз.

— Обязательно! — поддержал друга Званцов и тут же посетовал: — Хоть бы