Обагренная кровью - Николай Ильинский

Но я тебя, Таня, догоню, вот увидишь, дай только с фашистами управиться… А уж там я и до твоего Жана Кристофа доберусь! — весело улыбнулся он, смутив девушку, которая поняла, что Александр, оказывается, давно уже прочитал этого французского писателя, иначе откуда бы ему знать, что Кристоф еще и Жан!

В этот вечер они, прогуливаясь по улицам Нагорного, много говорили о литературе, а также обо всем, что приходило в голову, но больше всего, конечно же, о войне.

— Страшно, когда в бой идешь?

— Сперва да, а потом в привычку входит… Знаешь, — вдруг вспомнил он, — когда тихо, не рвутся снаряды или бомбы — в окопе не спится, будто чего-то не хватает… Вроде колыбельной матери!.. А когда ухает, и даже совсем близко, — храпишь в обе ноздри…

Рассказывая, Александр пальцами коснулся руки девушки и почувствовал, как она внезапно вздрогнула, но руку не отдернула. Так они шли и шли, пока наконец не оказались у берега Серединки. Речка мирно и тихо плескалась у песчаного бережка, на зеркало спокойного плеса лилась синева неба, выделяясь своим блеском среди потемневшего в сумерках луга. В высоком камыше переговаривались ласточки, слетевшиеся из села сюда на ночлег, — ночью их никто не тревожил, а вечером и утром здесь было для них изобилие мошкары.

Александр медленно, осторожно обнял девушку за талию, нежно прижал к себе. Она покорно прильнула к нему. От вспыхнувшего чувства у обоих закружилась голова. Горячий поцелуй обжег их губы, колени у Татьяны задрожали…

Прошло счастливых полчаса. Но вдруг гладь речки озарилась бесчисленными огоньками. Звуков слышно не было, только вспыхивали в небе огни. Это над Алексеевкой вновь поднялась, пульсируя и расширяясь, полыхающая стена. Поскольку звука не было слышно, то казалось, что это фейерверк из волшебной детской сказки. Но вот в темноте послышался гул бомбардировщиков, который вернул сознание к страшной действительности. Несколько взволнованные и встревоженные, Александр и Татьяна поспешили домой.

В хлопотах прошел следующий день. Александру оставалось гостить дома менее суток. Афанасий Фомич договорился с председателем колхоза о выделении конной повозки, чтобы утром отвезти сына к месту расположения его части.

— Как же, как же! — воскликнул Конюхов. — Поможем нашему герою… Правда, командиру автомобиль бы подать, да только где его достать, нашу полуторку взяли на нужды фронта… Только, Афанасий Фомич, — поднял председатель палец, — поскорее возвращайтесь… Кони нужны, ох как нужны!.. Да и вы с вечера отбейте косу, поможете сена на зиму подкосить… Может, немец сюда не дойдет, а может, черт его знает!..

— Не сумлевайтесь, Прокофий Дорофеевич, я успею, — заверил Афанасий Фомич.

А сознание Александра целый день было занято Татьяной. Он с нетерпением ждал вечера. Ему во что бы то ни стало хотелось еще раз увидеть девушку, поговорить с нею. Татьяна, как и все ее подруги, работала в колхозе, помогая овощеводам пропалывать растения. Встретились поздним вечером и снова ушли за околицу села.

— Весь день я думал о тебе, — сознался Александр.

— Когда ты уезжаешь? — с дрожью в голосе спросила Татьяна.

— Утром…

Она сама обняла Александра, прижалась к нему.

— Ты не думай… Я… я… я люблю тебя, Саша…

Он стал ее целовать…

Жестковатая трава была еще сухой, роса не успела окропить ее, когда уставший Александр откинулся на спину. Скудное на звезды летнее небо смотрело на него чуть дрожащим голубым глазом Веги, но не возвышенные звуки, извлекаемые вечностью из струн созвездия Лиры, слышал он, а бесконечный гул техники с большака, по которому на восток двигались отступавшие войска и беженцы. Рядом, крепко прижимая его руку к своей груди, лежала Татьяна и тоже молча смотрела в таинственную бездну небес.

Утром Александр покинул Нагорное.

В тот же день домой возвратился отец Екатерины Егор Иванович Гриханов. Его левая рука была подвешена на длинном выпачканном пылью бинте. У него была повреждена кисть, и неизвестно было, станут работать пальцы или нет. Катя и Аграфена Макаровна с плачем и причитаниями повисли на нем. Лили слезы от радости, что отец и муж остался жив.

— Ну, чего разревелись, — целуя по очереди жену и дочь, успокаивал их Егор, и на глазах его тоже блестели слезы — не чаял он вернуться домой. — Цел я, цел!.. Рука? Так это ничего! Проживу как-нибудь и с одной рукой, если раненая совсем откажет. Кошелки плести все равно сумею! — горькая улыбка появилась под его поредевшими и поседевшими усами. — Хватит вам кваситься…

— Кому нужны твои кошелки! — причитала Аграфена Макаровна, вытирая заплаканное лицо завеской. — Ну, пошли, пошли в хату, Егорушка… Слава Богу, сохранил он тебя…

На второй день к вечеру в хату Егора Ивановича заглянул Свирид Огрызков, да не один, а с сыном Оськой. Именно Оська категорически настоял на этом неожиданном для Грихановых визите.

«Или — или», — заявил Оська, и Свирид Кузьмич понял, что сын вырос, физически справиться с ним он не сможет, а про нравственную сторону и говорить не приходилось: не послушает. Оська заставил отца идти к Егору Ивановичу и свататься за Екатерину.

«Война же! — взмолился Свирид. — Какое сватовство, у тебя что — ум за разум зашел? Совсем очумел малый!..»

Но Оська был неумолим. Первой сдалась мать Оськи Авдотья Саввишна.

«Иди, Свиридка, к Егорке… Может, Богу так угодно!» — стала она креститься на образа.

Егор Иванович радушно усадил гостей за стол.

— Груша, неси-ка, — кивнул он жене, одновременно моргая одним глазом.

Нашлась у Аграфены Макаровны еще одна, как она сказала, последняя бутылка с мутноватым самогоном, сваренным еще до войны и тщательно хранящимся в особом, тайном углублении в погребе.

— Не посчитай за труд, Свирид Кузьмич, откупорь бутылку сам, — попросил Егор и кивком головы указал на свою забинтованную руку. — Мне несподручно, как видишь…

— Это мы быстро! — Свирид попробовал руками — не получается, затем вцепился щербатыми зубами в деревянную пробку и вытащил ее из горлышка бутылки.

— И сам налей, — вновь попросил Егор.

Свирид аккуратно налил в два граненых стакана по самые края, а в третий, Оське, плеснул лишь для виду — рано, мол, ему, и негромко произнес тост:

— За твое возвращеньице, Егор Иванович!..

— Спасибочки! — поднял стакан Егор. — Господь сжалился надо мной, отвел пулю от сердца, но направил ее в руку… Ну, бывайте! — он первым залпом выпил самогон и замотал головой. — Какой свирепый!..

Свирид последовал за ним и, глядя на них, Оська также жадно высосал капли спиртного из своего стакана. Закусывать стали малосольными огурцами — лето на овощи выдалось как никогда благоприятным.

— Моя Аграфена ведрами носит огурцы, — похвастался Егор. — Такого их урожая отродясь