#Издержки изоляции, или Лето 2020, которого не было - Ирина Борисовна Оганова

Стелила себе постель в другой комнате, ссылаясь на его храп, от которого спит плохо и выглядит неважно. Заглянет Мадина в зеркало, попытается улыбнуться своему отражению – а на неё лицо с гримасой печального сатира смотрит, не способное улыбку выдавить.

Ильяс приехал лишь к десяти вечера, на разговоры был не настроен, уж она и так и этак вокруг него ходила – бесполезно.

– Мам, вставать рано. Давай все разговоры на следующий раз оставим.

Ильяс старался быть с матерью предельно ласковым и деликатным, тем более когда она так, не пойми по какому поводу, нервничает.

– Вставай, Ильясик, вставай! – трясла сына за плечо Мадина.

– Мам, ну ещё пятнадцать минут!

После гор спалось особенно хорошо и вылезать из-под тёплого одеяла Ильясу не хотелось, и он, как в школьные годы, канючил у матери несколько минуточек.

– Ильяс! – Мадина вдруг опустилась на колени у самого изголовья кровати, схватила его за лицо двумя руками и запричитала: – Ильяс! Ты женишься?! Скажи, ты женишься?! Ильяс!

Ильяс сквозь сон приоткрыл глаза, не особо понимая, что происходит, и пробормотал:

– Женюсь… мама, женюсь… – только чтобы она его поскорее оставила в покое.

Заснуть больше не получалось, Ильяс вскочил, залез под душ – верный способ окончательно пробудиться и прийти в себя. Он выпил крепкий кофе, съел большую тарелку овсяной каши, люто не любимой в детстве, а Мадина сидела молча напротив, наблюдая за ним. Рядом с его дорожной сумкой в прихожей стояла ещё одна, и он точно знал, что в ней.

– Ну зачем, мам?! Я совсем ненадолго улетаю. Что прикажешь мне с этим делать?

«Отвезу Марии», – решил Ильяс и обнял мать.

– Ты тут не расклеивайся! Отцу привет передавай. Не обидится, что мы его не разбудили?

– Скажем, будили-будили, не смогли добудиться… – наконец-то улыбнулась Мадина.

Она долго смотрела из окна, пока машина не скрылась из виду, потом пошла в комнату сына, прилегла на его кровать, обхватила руками подушку, закрыла глаза и задремала. Когда она проваливалась в сон, ей показалось, что она обнимает не подушку, а маленького и беспомощного Ильясика, каким он был много-много лет назад.

* * *

– Мария! Еду в аэропорт! Проверял, Москва по расписанию.

– А я уже начала ждать тебя в Питере! Только мы не будем снимать квартиру на этот раз. Мама уедет к Сергею Павловичу на дачу в Лисий Нос. Представляешь? Он пригласил, и она тут же согласилась! Я так рада за неё! Ты не понимаешь, что с ней творится!!! – Мария заливалась смехом. – Не думай, я у неё спросила. Она не против, даже рада, что ты приезжаешь. Как приземлишься, сразу напиши. Ильяси-и-и-ик…

– Что?

– Да ничего! Имя твоё обожаю!

Весь полёт Ильяс проспал. Самолёт приземлился, а он всё спал, хорошо, сосед разбудил. Вещи не сдавал и, минуя зону выдачи багажа, быстрым шагом пошёл на выход, попутно заказывая такси. Как только Ильяс оказывался в Москве, его словно подключали к линии передач высокого напряжения. Менялось абсолютно всё: походка, движения рук становились размашистыми, сильными, уверенными, речь ускорялась вместе с пульсом и биением сердца, обострялись чувства, особенно обоняние, всё приобретало остроту восприятия. Москва – его город, жить и развиваться он будет только в нём. За рулём такси сидел кавказец примерно одного с ним возраста. Оба по-доброму посмотрели друг на друга.

– Ты откуда?

– С Махи прилетел.

– Я из Дербента. Дома год не был… Все близкие друзья там остались. Не хватает часто. Нам рядом плечо надёжное необходимо… Да что я тебе рассказываю, брат, – сам всё знаешь!

Они болтали, перекидывались шутками, как старые добрые знакомые, пока не позвонила Мадина.

– Ильяс! Почему не звонишь, что долетел?!

– Прости, мам!

– Что ты всё: мам, да мам! Я позвонила Уме с Ахмедом, сказала, что мы тринадцатого придём к ним слово брать. Они уже заочно дали согласие отдать за тебя Джамилю. Так рады были! Так рады! – выпалила Мадина и примолкла, дышать перестала.

– Какое слово брать?! Какое согласие?! – кричал в трубку Ильяс. – С чего ты взяла, что я решил жениться на ней?! Да как ты могла так поступить!!!

– Я спросила – ты сказал женишься… – дрогнувшим голосом лепетала Мадина.

– Я просто так сказал!!! Сказал, что женюсь, женюсь когда-нибудь! Что ты наделала!!!

Ильяс никогда так грубо не разговаривал с матерью, тем более не кричал на неё. Сейчас он обрушил на неё весь гнев, на который только был способен, даже вырвались некрасивые слова, которые он давно уже не употреблял, как греховные и недостойные. Ильяс бросил трубку, но продолжал ругаться на чём свет стоит. Такой досады и обиды он ещё не испытывал. «Это же чистой воды предательство! Что мне делать?! Отказаться не могу, позор на всю семью ляжет. Как же так?!» Он от бессилия несколько раз ударил кулаком по впереди стоящему креслу. Пацан притормозил машину.

– Выйди подыши. Помощь нужна, брат?

– Нет, мне теперь никто не поможет… Поехали дальше… Всё нормально…

«Ну и пусть кричит! – заливалась слезами Мадина. – Потом поймёт, как я его спасала. Ничего, время пройдёт, ещё спасибо скажет! Одно дело сделано, скорей бы сватовство назначить, а там и до свадьбы недалеко!»

Расул пришёл после работы – в квартире темным-темно. «Ушла, что ли, куда?» На всякий случай позвал громко. Сначала никто не ответил, потом из комнаты вышла Мадина – волосы растрёпанные из-под платка торчат, платье мятое, глаза красные, опухшие от слёз.

– Что случилось, Мадина? Ильяс?! Говори, что-то с Ильясом?!

– Всё в порядке. Тринадцатого идём слово брать. Женится наш Ильясик. На Джамиле…

– Как женится? Когда успел такое решение принять?

– Я спросила: «Женишься?» Он ответил: «Женюсь, мам».

– Всё понятно! Это твоих рук дело. Что ты наделала, женщина! Так и знал, что ни перед чем не остановишься. Ладно, Бог тебе судья!

Расул заперся в своём кабине и не выходил оттуда до самого утра.

– Ильяс? – не выдержав, позвонила Мария. – Самолёт прилетел давно, а ты не пишешь, не звонишь…

– Голова сильно болит…

– Голос у тебя странный. Случилось что-то?

– Нет, милая, всё нормально. Говорю же, голова болит. Попозже созвонимся или лучше… давай завтра… Не могу говорить, сил нет…

Таким она его не знала – ни полнотки нежности, и голос другой – надломленный, сдавленный. «Пока не отойдёт, звонить больше не буду. Не может он ни с того ни с сего таким холодным стать. Может, действительно голова сильно разболелась? Головные боли такие бывают, что жить не хочется. Мама вон тоже сегодня весь день мигренью страдает, с работы