Создатель эха - Ричард Пауэрс

Он вышел из дома и прошел по Карсон-стрит. Женщины шли следом. Все двенадцать домов квартала представляли собой разные вариации «Хоумстара». Новая секция конструкций добавилась к захолустному Фэрвью после аграрного кризиса. В окнах развевались занавески, но никто не вышел на крыльцо, дабы поболтать со слесарем скотобойни с травмой мозга.

Марк, пошатываясь, брел вверх по улице.

– Да они целое состояние спустили. Наверное, кучу камер установили. Знать бы, чего они так мной интересуются.

Бонни взяла его за руку. Карин ждала, что она скажет какую-нибудь религиозную нелепость – например, что Бог видит все и вся. Но, к удивлению Карин, девушка поступила разумно – промолчала.

Марк сделал полный оборот вокруг себя.

– Понять бы, где точно находимся.

Карин сжала пальцами виски.

– Ты же сам видел, какой дорогой ехал из города.

– Я, эм, больше в стекло заднего вида поглядывал, – сконфуженно улыбнулся он.

– На юг по окружной, а потом прямо восемь миль по Гейзер-роуд на запад. Как и обычно. Ты видел фермы.

Он схватил ее, напрягся.

– Так, тайм-аут. Хочешь сказать, что весь город?..

Карин прыснула, ощутив, как потихоньку сходит с ума. Новая, мучительная жизнь в новоизобретенной братом реальности ее порядком измотала. Карни, Небраска – подделка колоссальных масштабов, полая реплика в натуральную величину. Раньше, в юношестве, она тоже так считала. И думала каждый раз, когда возвращалась в город проведать угасающую мать: «Мир прерий». Хихиканье стало громче. Она повернулась и посмотрела на Бонни с застывшей, отвратительной ухмылкой на лице. Девушка испуганно оглянулась, но не из-за Марка.

– Помоги мне, – выдавила Карин, прежде чем снова разразиться смехом.

Бонни ответила на зов. Она прижалась к Марку и повела его обратно к «Хоумстару», вырисовывая большие овалы на спине, словно практикуясь в скорописи.

– Маркер, она не это имела в виду. А то, что место – твой дом. Здесь ты живешь. И я тебе обещаю: я лично позабочусь о том, чтобы твое гнездышко было ровно таким, каким ты хочешь.

– Серьезно? Тогда согласна переехать? Женская рука дому не помешает. О да, прелести жизни. Но постой: ты, наверное, сначала хочешь все документы оформить. Чтобы все законно, да? А не просто игра в семью?

Бонни покраснела и повела его к дому. Двигаясь по улице, Марк указывал на незначительные аномалии: тут дерево отсутствует, на той подъездной дорожке машина другая. Каждое отчаянное волнение памяти его подпитывало. Соседский сарай для инструментов, сдвинувшийся на пару метров к западу, привел его в восторг. Карин поразилась его зрительной памяти. Авария неясным образом освободила его, уничтожила ментальные категории, которые мешали видеть по-настоящему. Наблюдения больше не затуманивались предположениями. Каждый взгляд рождал собственный новый ландшафт.

Блэки расхаживала по ступеням крыльца, тяжело дыша: видимо, сорвалась с привязи на заднем дворе. Он тявкнула и замялась, вспомнив злость хозяина в последнюю встречу. Но в конце концов старые воспоминания взяли верх. Когда люди приблизились к дому, она радостно и запуганно заметалась по лужайке: скакнула вперед, затем сделала ложный выпад в сторону, словно готовилась убежать при первой же опасности. Марк застыл на месте, и животное, осмелев, навалилось на него всем телом и обхватило лапами торс, чуть не сбив Марка с ног. Чем проще мозг, тем медленнее угасание. Быть может, в мозгу дождевых червей любовь не меркнет никогда.

Марк взял собаку за лапы и принялся робко с ней вальсировать.

– Посмотрите на это жалкое создание! Даже не знает, что она – не она. Кто-то натренировал ее быть моей собакой, и ей даже в голову не приходит, что можно быть кем-то другим. Что же, моя девочка, придется мне о тебе позаботиться. Больше некому.

Когда они все, наконец, зашли внутрь, Марк уже раздавал восторженной собаке властные команды.

– Черт, а как мне тебя звать-то? А? Какое тебе имя дать? Может, Блэки номер два?

Собака залаяла в экстазе.

Они крепко взялись за Марка Шлютера: это ясно, как белый день. Только овощ этого не поймет. Его заставили участвовать в непонятном эксперименте, который иногда кажется настолько нелепым, что даже ребенок, все еще верящий в Санту, прыснул бы от смеха. Но некоторые моменты настолько закручены, что он даже не знает, с какой стороны подступиться к разгадке.

Одно явно: в ту ночь в больнице, когда его оперировали, что-то произошло. Некая ошибка, которую они пытаются скрыть. Или нет: странности, скорее всего, начались за несколько часов до больницы. С несчастного случая. Который явно не был несчастным случаем. Опытный водитель на авто с супер надежным управлением слетает в глуши с прямой, как стрела, дороги? Только безмозглый в такое поверит.

Но именно тогда все и началось: все эти подмены, самозванцы, медицинские представления, – все, чтобы убедить Марка Шлютера в том, что он не тот, за кого себя выдает. Ему нужен свидетель, но свидетелей нет. Рупп, Кейн – они клянутся, что ничего не знают. А врачи вырезали воспоминания о той ночи, пока он лежал на операционном столе под наркозом. Ответ где-то там, в пустом поле. Но поля зарастают, летний урожай заметает следы. Ему нужен свидетель, но никто, кроме птиц, не видел катастрофу той ночи. Надо поймать одного из журавлей, что были там, на берегу. Найти песчаный холм, пусть даст присягу. Просканировать птице мозг.

Потому что все началось с аварии. И теперь все только и твердят: Марк то, Марк се, он изменился, он на волоске от срыва. Как будто в этом вся проблема. Как будто изменился только он. Реальное положение дел прикрыто двойниками. И у него есть только одна зацепка. Одна вещь, не вызывающая сомнений: записка. Слова человека, обнаружившего его, единственного свидетеля событий ночи, с которой начались странности. Записка, которую они пытались от него скрыть.

Единственная зацепка. Надо быть осторожней. Нельзя поднимать головы. Лучше делать вид, что все нормально. Рупп и Кейн обещают свозить его за новым пикапом. С работы присылают чеки за то, что он бездельничает. Правда, это только пока; в конце концов придется вернуться на работу. Но еще есть время, и надо сидеть тихо и разрабатывать план. Он просит Бонни Трэвис сводить его в церковь. Она принадлежит к одной из отколовшихся протестантских ячеек под названием «Ждущие в горнице», так называемой религии, которая – и глупее он ничего в жизни не слышал – имеет статус некоммерческой. Они встречаются рано утром в воскресенье в помещении над магазином «Вторая жизнь», переоборудованном из офиса по продаже недвижимости, для марафона по всем двухчасовым богослужениям. Бонни годами умоляла его сходить на службу, чтобы замолить все их совместные вечерние субботние грешки.

От религии он отрекся, как только ему стукнуло шестнадцать; отец тогда заявил,