Год Черной Обезьяны - Елизавета Ракова

Наконец лаковая дверь отворилась шире, и на ковровую дорожку ступил очень высокий мужчина: длинные волосы, хищный крючковатый нос, саркастический рот. Под руку он вел красивую женщину в строгом бархатном платье с открытыми плечами. Люди вокруг Минчжу оживились. В их восторженном лопотании повторялось слово «Кантемир». Минчжу подумала, что может означать «важный господин».

Лицо мужчины оставалось непроницаемым. Внимание публики он, судя по всему, воспринимал как что-то привычное и, возможно, даже неприятное. А женщина благосклонно улыбалась. Волна черных волос, серые глаза – теперь Минчжу узнала ту самую, с афиши.

– Автограф, автограф!

Расписаться просили в основном высокого мужчину, видимо, он был главным в паре, несмотря на афиши. Женщина иногда тоже ставила легкую закорючку под широким росчерком своего спутника.

Вдруг Минчжу увидела на другой стороне дорожки до боли знакомое лицо. Мужчина тоже наблюдал за важной парой. Мешковатая, мятая джинсовая куртка, поджатые, точно от боли, губы. Медные всклокоченные вихры на макушке. Двухдневная щетина с рыжим отблеском. Нет, не может быть, чтобы это был… Знакомое лицо быстро скрылось за колонной, и Минчжу уже было подумала, что обозналась. Но тут мужчина снова выглянул, опасливо, как будто боялся быть застигнутым, словно тайно подглядывал за неприличной сценой.

Грушевидный с микрофоном картинно разражался смехом в ответ на краткие реплики длинноволосого, которые тот выдавал все с тем же непроницаемым лицом. Красивая брюнетка с афиши горделиво и нежно припадала к плечу спутника. Минчжу тем временем все высматривала за колоннами рыжеватого мужчину.

Наконец красавица помахала ладонью, как английская королева, и грациозно села в тонированный «мерседес». Высокий длинноволосый обошел автомобиль и плавно втянулся в салон с другой стороны. Люди начали неторопливо расходиться, закуривая, показывая друг другу мобильники – кому лучше удалось запечатлеть красивую пару. Минчжу не знала, что ей делать, стояла на месте, зажав пакет с ненавистной водкой между ботинок. Отец Сяо Юя тоже не двигался. Он смотрел на тот пятачок, где еще недавно стояла брюнетка. Как будто там все еще парил ее образ и он мог что-то сказать этому призраку, передать какое-то послание.

Прошло несколько бесконечных минут. Теперь возле красной дорожки, затоптанной и грязноватой, осталось буквально несколько курильщиков. Минчжу не шевелилась. Наконец отец маленького джентльмена как-то встрепенулся, будто с него сняли заклятие, помял ладонью лицо, как будто хотел стереть увиденное с сетчатки и из памяти. Поднял воспаленные глаза и столкнулся взглядом с Минчжу.

Поначалу показалось, что вот сейчас он отвернется, не узнает, зашагает прочь. Но Гена заинтересованно прищурился. Несколько мгновений что-то соображал, а потом вдруг просиял улыбкой. Зубы у него были какие-то неестественно белые. Гена показал знаками, что сейчас обойдет ограждение, пусть Минчжу его подождет.

– Ван Минчжу! Ты ли это?

Русский бизнесмен сказал это на прекрасном китайском, практически без акцента. Он собрался обнять Минчжу, но остановился в нерешительности в паре шагов.

– Гена, здравствуй!

Минчжу раскинула руки, и тогда отец маленького джентльмена заключил ее в объятья. От него пахло чем-то древесным и свежим. Минчжу вдруг резко пожалела, что не нанесла утром волшебного крема от Бинбин, не припудрила лицо, не накрасила губы.

– Я в гости к Линь Суню! – Минчжу неловко подняла пакет.

– Не знал, что вы знакомы! Давай я тебя провожу, помогу с вещами! В какую тебе сторону?

Гена говорил по-китайски как будто даже лучше, чем во времена их совместного бизнеса. Минчжу указала подбородком вдоль главной улицы, в случайном направлении. Гена вдруг переменился в лице.

– Я слышал про рынок! Он был застрахован?

Минчжу поспешила его заверить, что страховая уже присудила выплату, которая с лихвой покроет все убытки. Что вот как раз они с Сунем планируют совместное строительство нового современного торгового центра на берегу реки Черного Дракона. Она, собственно, поэтому и приехала, на переговоры. Гена с облегчением выдохнул.

– А твоя рука? Ты пострадала при пожаре?

– Нет, это так, пустяки, опрокинула чайник, совсем слегка ошпарилась.

Где-то вдалеке раздался гулкий раскат грома. Минчжу не понимала, зачем врет про страховую и Суня. А еще она машинально указала туда, куда ее направляли прохожие, увидев адрес на обратной стороне фотографии. Гена поднял глаза к небу и подставил ладонь лодочкой.

– Кажется, сейчас ливанет…

Будто в подтверждение его слов громыхнуло опять. Они ускорили шаг. Гена искоса поглядывал на Минчжу.

– Так тебе куда? В «Евразию» или к Суню домой?

Все вокруг на мгновение затихло, будто время остановилось. Вдали между домами полыхнула зеленоватая молния. По асфальту забарабанили капли, кроссовки моментально потемнели от воды. Гена огляделся по сторонам в поисках укрытия или, быть может, случайного стенда с зонтиками на продажу.

– Слушай, я тут живу буквально через дорогу, вон, – он указал на кирпичную пятиэтажку. – Может, выпьем чая, если не сильно торопишься, грозу переждем?

Минчжу колебалась. Но она боялась намочить бинты: не смогла бы сама перевязать ожог. К тому же не за этим ли она приехала? Поэтому Минчжу не сопротивлялась, когда Гена взял ее мокрую ладонь. Не сговариваясь, они пустились бегом. Дождевая вода попадала в глаза и в рот, пришлось крепко сжать губы. От пробежки под бешеным душем, оттого, что Гена крепко держал пальцы, вдруг стало так легко и весело, как будто они были совсем молодые. Точно сцена про любовников из фильма. Но под козырьком подъезда отец маленького джентльмена сразу выпустил руку Минчжу из своей.

Квартира Гены оказалась сплошь заставлена коробками и баулами.

– Мы это, продали квартиру. Разводимся.

Гена сказал это как бы невзначай, протягивая Минчжу махровое полотенце, которое извлек, немного покопавшись, из какого-то баула. Минчжу понимающе кивнула. Во время поисков полотенца Гена выложил часть барахла на пол: комок спутавшихся, будто змеи, проводов и зарядок для телефонов, облезший очечник, помятую, будто пожеванную, черную шляпку с вуалью-сеточкой. Старомодный головной убор показался знакомым, как забытая гостем безделушка, которую вдруг находишь при генеральной уборке. И тут она вспомнила, где видела шляпку.

– С этой?

Минчжу показала пальцем вверх, имея в виду женщину с афиши, спутницу высокого мужчины с ковровой дорожки. Гена удивительным образом понял, что она хотела сказать, грустно ухмыльнулся.

– Да, с ней.

Они боком протиснулись мимо составленных в два ряда коробок, прошли по длинному коридору на светлую кухню, где столовая утварь была собрана в прозрачные полиэтиленовые пакеты и обмотана скотчем. За окном ветки свистели на ветру, капли отбивали ритм по карнизу. Просторная квартира показалась Минчжу уютной, даже в таком разобранном состоянии. Она представляла, как отец Сяо Юя жил здесь со своей красивой женой-актрисой и дочерью, и ей внезапно стало жалко, что теперь сюда заедут какие-то посторонние люди. Гена поставил чайник, выудил из коробки с какой-то надписью черным маркером две кружки, сполоснул их в раковине. Достал с опустошенной верхней полки вскрытый молочный улун. Это был хороший чай с изображением китаянки в традиционном ханьфу на желтой упаковке. Теперь Минчжу ясно видела, что русский благодетель постарел, осунулся. Не чувствовалось в нем былой молодой живости. Гена наполнил кипятком глиняный заварник с улуном и слил первую воду, как и положено. На кухонном столе лежал какой-то дамский журнал.

– А дочка твоя где? – спросила Минчжу, перелистывая глянцевые страницы, чтобы чем-то занять руки.

– В Москве учится. Живет с тетей, – ответил Гена, заваривая чай во второй раз. – Я рад, что она там не одна, тетя у нее очень успешная женщина, хороший пример.

Одна страница вдруг выпала, как будто кто-то ее специально вырезал и вложил обратно. На снимке молоденькая модель наносила на красиво очерченные губы прозрачный розоватый блеск. У девушки был тонкий нос, высокие скулы и роскошные волнистые волосы с медным отливом. Минчжу вдруг поняла.

– Дочка?

Гена слегка кивнул, заметно смущаясь, хотя гордость за такую красавицу была бы вполне естественной.

– Хорошо, что она в Москве не одна, – сказала Минчжу, любуясь фотографией и радуясь своей