Дождь в Токио - Ясмин Шакарами

руку, не вынеся прикосновения. Слёзы пачкают асфальт тёмными пятнами. Всё кружится, жуткий водоворот тянет меня вниз. Я сдаюсь. Поиски тщетны. Я гналась за призраком. Кентаро мёртв.

Ая не оставляет попыток:

– Этот дом ничем не отличается от других. Наверное, ты перепутала.

Скольжу взглядом по разрушенному домику.

– Нет, оба-чан и одзи-сан жили именно здесь.

– Ещё не вечер, – мягко увещевает она. – Есть шанс, что он где-нибудь на улице.

– Его нет в парке Ёёги! Его нет в Кабукитё! Его нет в Синагаве! Даже отец и Ямамото ничего о нём не слышали! Асакуса была последней надеждой, но Асакусы больше нет! – в отчаянии кричу я. – Кентаро мёртв! Я проиграла! Снова потеряла любимого человека! Потеряла всё!

Задыхаюсь от горьких рыданий. Скорбь холоднее самой суровой зимы расползается внутри, лижет сердце голодными ледяными языками. Не могу больше. Просто не могу.

– ПАТИНКО ЛАВ, в шесть часов. Интересно-интересно, – раздаётся за спиной голос Таску.

– Что ты сказал? – недоверчиво сипит Ая.

Как в замедленной съёмке оборачиваюсь к нему.

Озадаченно моргая, Таску прислоняется к уличному фонарю.

– Я просто прочитал, что здесь написано, – он постукивает пальцем по круглому стикеру, приклеенному к столбу. – Ч-чего вы уставились?

– О Боже, – едва шевелит губами Ая.

Вскочив на ноги, я бросаюсь к якудза. Ноги подкашиваются, земля опасно дрожит. Я словно мчусь на самых безумных и быстрых американских горках в мире.

– Это… это…

– Такой же стикер, как у тебя! – потрясённо вскрикивает Ая. – Это стикер из ПАТИНКО ЛАВ!

– С-совпадение? – с трудом выдавливаю из себя я.

– Нет, невозможно.

В душе встаёт ослепительно яркое солнце.

– Значит?..

Ая испускает громкий радостный вопль:

– Кентаро жив! И он в Асакусе!

– Он ищет меня, – задыхаясь, я глажу пальцами стикер. Из-за слёз почти ничего не вижу.

Таску обнимает нас – и мы трое, ликуя, кружимся в хороводе.

– Ладно-ладно, надо успокоиться! – шипит Ая, легонько встряхивая меня. – Как я поняла, Кентаро приходит сюда каждый день в шесть вечера. Который час?

Таску косится на умные часы:

– Половина восьмого.

– Мы с ним разминулись, – говорю я, сияя, как медный грош. – Ничего страшного, я подожду. Неважно, как долго.

Ая активирует режим детектива:

– Наверное, он тоже расклеил много стикеров. В Асакусе есть ещё какое-нибудь место, связанное с вами?

Думаю я недолго:

– Конечно! «Тануки»!

– Что-что? – хмурится Ая.

– Секунду, – с энтузиазмом вмешивается Таску. – Я знаю этот бар! Кентаро приводил меня туда раза два-три.

– Помнишь дорогу? – я затаиваю дыхание.

Кивнув, якудза указывает прямо.

Внутри бурлит энергия. Каждая клеточка тела горит, всё во мне взрывается от радости и предвкушения.

– Я найду тебя, – шепчу я, переходя на бег.

Чуть позже мы добираемся до жалких останков бара «Тануки» – и на этот раз из груди Аи вырывается яростный крик:

– Не может быть!

Она швыряет камнем в разбитое окно.

– Это проклятое землетрясение ничего не пощадило!

В глубине руин раздаётся грохот, и на нас сыпется фиолетовая штукатурка.

– Давайте отойдём, пока этот чёртов сарай не рухнул нам на головы, – бормочет Таску, туша сигарету об обезглавленную статуэтку Тануки.

Я не свожу взгляда со стикера PACHINOLOVE, который, будто величественное произведение искусства, красуется на потёртой табличке у входа. Дрожащими пальцами касаюсь слов, выведенных рукой Кентаро: семь часов. Тоска рвёт меня на части. В семь часов он был рядом с баром, значит, и сейчас где-то неподалёку. Непостижимо. Джедай совсем близком.

– Доко дес ка? – шепчу я по-японски. Где же ты?

– Почему произошло именно землетрясение века? Как назло! – ругается за спиной Ая. – Всё – в прямом смысле ВСЁ – разрушено! Весь город превратился в руины! Покажите мне хоть одно не пострадавшее место! Покажите место, которое онамадзу не тронул!

– И впрямь жаль, – соглашается Таску. – Я с удовольствием бы сводил тебя сюда поужинать.

– Что? – от удивления Ая осекается. – На свидание?

– Почему нет.

– Хочешь меня куда-нибудь пригласить?

– Ты не в моём вкусе, но… да.

– Ты тоже совершенно не в моём вкусе! – шипит она с едва слышной радостью. – Но… почему бы нет.

– Круто, – нервно откашливается Таску.

Ая смущается:

– Круто.

От разговора этих двоих меня разбирает смех. И вдруг в сознании кометой проносится воспоминание.

– Ая! – резко оборачиваюсь к Ае. – Что ты сказала?

– Знаю-знаю, он якудза – но, кроме этого, он татуировщик!

– Нет, до этого! Землетрясение уничтожило всё, кроме?..

Ая непонимающе хлопает глазами:

– Уничтожило всё – точка. Больше я ничего не говорила.

В высоких залах моего сердца раздаётся голос джедая.

«Храму больше тысячи лет. Он пережил великое землетрясение Канто и Вторую мировую войну».

– ПАТИНКО ЛАВ, шесть часов, ПАТИНКО ЛАВ, семь часов. ПАТИНКО ЛАВ, восемь часов, – будто заклинание твержу я.

– Она спятила? – с сомнением уточняет Таску.

– Нет, – прищуривается Ая. – Думаю, она поняла, где Кентаро.

В груди взрывается сверхновая.

– Таску, который час?

– Хм, почти восемь.

– Точнее? – голос у меня срывается.

– Без трёх минут восемь, – тараторит якудза.

– Надо торопиться! – задыхаюсь я. – Где Сэнсо-дзи?

Подумав несколько секунд, Таску указывает на север:

– Два раза направо, затем налево! За пять минут добежишь.

По спине бегут мурашки.

Направо, направо, налево.

– Ждите здесь! – кричу я и со смехом мчусь в сияющую алым вечернюю зарю.

Я прохожу сквозь деревянные врата, пробираюсь через узкие торговые ряды. Всё кажется чудом: золотой цвет уходящего солнца, мягкая прохлада на коже, терпкий запах позднего лета и храм, похожий на прекрасную мечту, ожидающий меня в конце пути.

Невозможно сказать, я касаюсь ногами земли или лечу. Формы и краски проносятся мимо, а магическая сила тянет меня вперёд.

Наяву вижу, как мы с Кентаро танцуем, как бежим под проливным дождём. Как я падаю на него, и мы почти целуемся. Прорываюсь сквозь воспоминания подобно светящемуся спутнику, возвращающемуся к любимой звезде.

Нио, могущественные стражи храма, наблюдают за мной. Они преградили путь ономадзу, ведь, вопреки здравому смыслу, это особое место землетрясение совсем не затронуло.

Мне разрешено пройти.

Перед ступенями, ведущими в затянутые тенями глубины храма, я останавливаюсь и зову Кентаро по имени.

И вдруг в таинственном мерцании что-то шевелится.

Шаги.

Шорох юкаты, мимолётно коснувшейся пола.

– Кентаро?

Сквозь гулкие удары сердца слышу, как кто-то произносит моё имя.

И появляется он, сияющий фантастический выходец из иных миров: джедай.

– Ты нашла меня, – запинаясь, говорит он таким голосом, будто только что заново родился.

Меня переполняет чистое счастье. Никогда в жизни не чувствовала радости, сравнимой с этой. Никакие слова не опишут наполненность этого мгновения.

Он улыбается, по лицу текут слёзы.

– На тебе та праздничная розовая шляпа.

– В ней ты меня не проглядишь.

– И мой плащ.

– Так ты всегда со