Черное сердце - Сильвия Аваллоне

Она сидела в библиотеке и не замечала, как идет время. Пока не стемнеет, пока мама не закончит смену в больнице, и тогда можно смело вернуться домой. Ей нравились детективы, энциклопедии. В библиотеке было тихо, никто не кричал, не ругался, никто не хотел стянуть с нее трусики, не заставлял отсосать у друзей. Вот почему девочка Соня хорошо училась в школе. Учителя замечали синяки, сообщали специальным Службам, и Соня ждала их. Она думала, что Службы смогут спасти и ее, и маму. Но это была жопа мира, где закрылся единственный завод, люди без работы стал озлобленными, и ни Фея-крестная, как в сказках, ни Службы так и не появились. Только Чудовище.

Эмилия взглянула на лица Хабиба и Мохамеда, бледные и серьезные. Она знала эту историю. Но тем, кто слушал ее в первый раз, было нелегко.

В ресторане оставалось все меньше людей, все плотнее становилась тишина за их столиком, глубже внимание. Как в зале суда: только там Марта почувствовала, что ее наконец услышали.

– Соня всегда ходила в школу, не пропускала ни дня, потому что знала: там – спасение. Она ненавидела лето и рождественские каникулы, сентябрь был для нее освобождением. А потом кто-то решил, что Соне хватит учиться. Что она достаточно поучилась, чтобы быть женщиной, и что всем плевать, если она останется дома в четырнадцать лет. Так что Соня, которая по иронии судьбы жила в обветшалой квартирке, но прямо напротив лицея, наблюдала в окно, как ее бывшие одноклассники в восемь утра, радостные, идут в школу. И она чувствовала ужасную несправедливость. Но что на самом деле несправедливо? Причина или следствие?

Жестом Марта подозвала официанта и заказала еще бутылку, последнюю за этот вечер.

– Ты, Хабиб, спрашиваешь, правда ли я училась в тюрьме, и я отвечу, что, едва у меня появилась возможность, первая реальная возможность в моей жизни, я ею воспользовалась.

Ресторан закрывался. Нужно было платить, и Хабиб достал банкноты, свернутые в тугой рулончик, перетянутый резинкой, но Марта непреклонно заявила:

– Убери это, ради бога.

Пошатываясь, они вышли на улицу. Шел легкий снег и сразу таял, опускаясь на асфальт, на их одежду и волосы. Они дошли до Дарсены. Домой идти никому не хотелось. Вокруг, несмотря на поздний час, по-прежнему царило оживление.

Тогда Хабиб, самый молодой и смелый, обнял Марту за плечи и поцеловал ее долгим-долгим поцелуем.

Мохамед достал из кармана травку и свернул косяк, который они, смеясь, стали передавать друг другу. Этот поцелуй каким-то образом поставил точку, и все началось сначала.

– Что будем делать? – спросил Хабиб, взяв Марту за руку. – Не спать же идти.

Марта повертела по сторонам головой и заметила на небольшой площади единственное такси с зеленым огоньком. Она кинулась к нему, резво прыгая на каблуках и приглашая за собой остальных. Эмилия сняла туфли и побежала за Мартой, тут же промочив ноги.

Вчетвером уселись в машину. Марта назвала адрес, никто не удивился. Теперь, на свободе, нужно было наверстывать все, что упущено.

В отеле они показали документы и поднялись на третий этаж. Там разделились на пары: Марта, обняв Хабиба, пошла по коридору налево, Эмилия с Мохамедом – направо. Эмилия обернулась и посмотрела вслед подруге – отягчающие обстоятельства (преступление, совершенное умышленно и в отношении родственника) в противовес смягчающему обстоятельству (перенесенное насилие), – которая целовалась с малознакомым парнем так страстно, как будто они действительно любили друг друга. Да, он, кажется, действительно любил ее, несмотря и вопреки всему.

«Почему ты так не можешь, Бруно, не можешь любить меня за все остальное? Любить, несмотря и вопреки всему?»

Весь вечер в ресторане они с Мохамедом молчали, а теперь оказались в одной комнате, где посредине стояла кровать.

Эмилия подошла к окну, отодвинула занавеску и, закурив, выпалила:

– Прости, я не могу.

Мохамед сел на край кровати и тоже закурил.

– Почему?

– Потому что я влюблена. К сожалению.

Мохамед тоже подошел к окну.

– В Тунисе у меня есть жена, но я ее не знаю. Меня заставили жениться.

Они смотрели на ночь. На луну, выглядывающую из-за стены облаков. На пустынные улицы, закрытые ставни, уличные фонари. Вдруг по лужам талого снега пронеслись два мопеда. Эмилия увидела девочек в летних сарафанах, их шлемы были усеяны надписями и наклейками. Кожей Эмилия почувствовала прохладу соснового леса, ковер из мягкой хвои под резиновой подошвой шлепанцев.

Возможно, этот рисунок существует еще где-то на земле, подумала она. Существуют она и она, переплетенные, томные, с обнаженной грудью. Возможно, кто-то владел этим вещественным доказательством, хранил его. Доказательством чего?

Она резко повернулась к Мохамеду. В смятении взяла его руку и сжала ее.

– А вы, мусульмане, верите в душу?

26

Недели топтались на месте. Январь превратился в февраль: просто разные названия для холода. Зима в Сассайе – время, когда все истончается и становится едва ощутимым, мембраной. Замедляется биение сердца, как в спячке. Светлого времени суток едва хватает на выполнение основных дел: дорога на работу и обратно, заготовка еды и дров. Темнота опускается тяжелая, как кирпичное одеяло. Жесткий снег, как старая кора. Холод сквозит из всех щелей, от него не скрыться. Мир сжимается до теплого круга печки.

Я снова был один, но не так, как в прошлые зимы. В этом вся загвоздка: если ты когда-то был счастлив, трудно потом не быть счастливым.

Жил в полусне, складируя у дверей пустые бутылки. Не читал, не прибирался. Не общался ни с кем старше двенадцати лет.

Валерия ничего не ответила и не перезвонила. Базилио неохотно здоровался со мной и никогда не останавливался, чтобы поговорить: он считал меня виновным в том, что реставрация церкви остановилась. Каждый раз, когда я спускался в Альму, я ловил на себе изучающие, пристальные взгляды, означавшие: «А где Рыжая?» Им так хотелось узнать, но спросить никто не решался. «Что, скучаете по ней?» – с радостью закричал бы я.

Патриция встречалась с кем-то из соседней деревни, женатым, уточняли все. Ее поглотили другие заботы, а может, ей было достаточно видеть, в каком я состоянии. В школе мы не общались, переписывались в случае необходимости по электронной почте.

На меня надвигалась хорошая встряска, но в те дни, о которых я пишу, ничего, как говорится, ее не предвещало. Я просто катился под откос. Если бы не мои ученики, тринадцать детей, живущих в затерянной долине, я перестал