Таёжный, до востребования - Наталья Владимировна Елецкая

Я взяла записку, сунула в карман платья и настойчиво спросила:

– Неужели Нине стало настолько плохо, что она согласилась вызвать скорую?

– Говорю тебе, не знаю! Завтра выясним подробности.

– Каким образом?

– Позвоним в инфекционное отделение. Ладно, я спать.

Говоря Дедову, что волнуюсь за больную подругу, я не испытывала такого серьезного беспокойства, которое хотела ему показать, поскольку, уходя в кино, и в самом деле оставила Нину в относительно неплохом состоянии. Она перестала поминутно бегать в туалет, выпила сладкого чаю с сухарями и попросила сварить ей куриного бульону, но курицы у меня не было, даже захудалая ножка не завалялась в морозильнике, и я пообещала Нине, что завтра принесу бульон из столовой. Если за такое короткое время ей стало резко хуже, это могло означать, что у нее не отравление, а нечто более серьезное.

Спохватившись, что сжимаю в руке Нинину записку, я развернула ее и прочла:

«Зоя! Завтра, как будет время, сходи на почту и позвони Феде, скажи, что я его люблю и наша договоренность в силе. Обязательно сходи. Это важно!»

Ниже следовал номер телефона.

Я решила, что схожу на почту в обеденное время, после утреннего приема. Закажу разговор со Ставрополем и поговорю с этим Федей, как ни претит мне Нинина просьба.

18

Утро понедельника началось с традиционной летучки, на которой подводились итоги прошедшей недели и разбирались неотложные случаи за последние двое суток.

Сегодня никто не перебрасывался шуточками, в зале стояла гнетущая тишина. Если коллеги и переговаривались между собой, то чуть слышным шепотом.

Все уже знали, что основным пунктом повестки значится ситуация с внематочной беременностью, в результате которой стационар едва не получил смерть беременной на операционном столе. Хуже всех должна была чувствовать себя гинеколог Садырина. Не поставив в известность руководство, она уехала на все выходные, понадеявшись на вернувшуюся из отпуска Нину.

Я очень беспокоилась о состоянии Нины. Дозвониться до инфекционного отделения ЦРБ с утра не получилось, там было постоянно занято. Я попыталась расспросить Мартынюка и Денисова, но они тоже ничего не знали. Рустама я не нашла ни в общежитии, ни в зале для собраний.

Вошла Фаина Кузьминична, и перешептывания стихли.

Главврач, как всегда, выглядела собранной и спокойной. Она окинула взглядом присутствующих, проверяя, все ли на месте, поздоровалась, выслушала в ответ нестройное «Доброе утро, товарищ главврач!» и попросила доложиться заведующую терапевтическим отделением. После Беллы Моисеевны отчитались педиатрия и дежурный врач приемного покоя, незадолго до летучки передавший смену Вахидову (вот почему его не было в зале).

Поблагодарив коллег, Фаина Кузьминична сняла очки, протерла их носовым платком и вернула на место. На невербальном языке это означало, что она собирается с мыслями, прежде чем перейти к чему-то неприятному. Все понимали – к чему именно. Я заранее сочувствовала Садыриной, на которую было жалко смотреть.

– Теперь о субботнем инциденте. Я избавлю всех, кто не имеет к нему отношения, от необходимости выслушивать оправдания коллег, по вине которых Терентьева, чье состояние оценивается как среднетяжелое, в настоящий момент находится в реанимации ЦРБ. Виновные получат выговоры с занесением в личное дело. Все свободны, кроме… – главврач сверилась со списком, лежащим на столе, – Мартынюка, Прилучко, Завьяловой, Князевой и Козьминой.

Услышав свою фамилию, я удивленно переглянулась с Мартынюком, который сидел через один стул от меня. Он с мрачным видом отвел глаза.

Садырина первая вскочила и чуть не бегом направилась к выходу. Следом, сдержанно переговариваясь, потянулись остальные. Мы пятеро – трое врачей и две медсестры – пересели в первый ряд, поближе к столу Фаины Кузьминичны.

Когда за всеми закрылась дверь, главврач сказала:

– Я попросила остальных выйти, чтобы не сеять панику, но тем, кто имеет непосредственное отношение к субботним событиям, необходимо знать, что у Нины Гулько, госпитализированной в инфекционное отделение ЦРБ, подозрение на дизентерию.

Света Князева испуганно охнула. Мартынюк тихо выругался. Я оцепенела, не понимая, как реагировать и что говорить. Впрочем, говорила пока только одна Фаина Кузьминична.

– Анализы Гулько будут готовы послезавтра. До этого момента вы отстраняетесь от любых контактов с пациентами. Это означает запрет на работу в стационаре и амбулатории.

– Но Леша Сысоев в отпуске, а без хирурга… – начал Савелий.

– Вы лучше помолчите, товарищ Прилучко! – повысила голос главврач. – Или вам мало остального? Своим безответственным поведением вы едва не отправили Терентьеву на тот свет, и не думайте, что в вашем случае я ограничусь только выговором. Вы будете уволены за халатное отношение к работе, когда Сысоев вернется из отпуска.

– Возражаю! – Мартынюк вскочил. – Благодаря Савелию пациентка осталась жива. Счет шел на минуты, оперативное вмешательство было необходимо. Если бы не он…

– Ваш товарищ, которого вы защищаете, не имел права употреблять алкоголь, зная, что его в любой момент могут вызвать на неотложный случай. Что и произошло. Прилучко взял скальпель, находясь в состоянии опьянения. Одно неосторожное движение – и пациентка истекла бы кровью.

– Она и так истекла бы кровью, если бы…

– Сядьте, Мартынюк! У вас будет возможность высказаться.

– Я не был в состоянии опьянения! – упрямо возразил Савелий. – Да, выпил пару бокалов шампанского, но это ерунда. Знаете, сколько мне нужно выпить, чтобы опьянеть?

– Не знаю и не хочу знать. – Фаина Кузьминична помолчала, успокаиваясь. – По-хорошему, я должна высадить на карантин весь медперсонал, по крайней мере тех, кто проживает в общежитии, но тогда амбулаторию и педиатрию придется закрыть. Понадеемся на то, что у Гулько не дизентерия, а сальмонеллез, который хотя бы не передается контактно-бытовым путем. Однако сейчас меня волнует не только ее диагноз. Как могли вы, врачи, допустить человека с признаками острого кишечного расстройства не просто в приемный покой, а в операционную? Вопрос адресован прежде всего вам, Князева.

Света покраснела и принялась сбивчиво объяснять:

– Я думала, у Нины Семеновны простуда. Зоя Евгеньевна упомянула, что она больна, но не уточнила, чем именно. Игорь Михайлович велел срочно разыскать гинеколога, я не смогла дозвониться ни до доктора Гулько, ни до доктора Садыриной, а когда Нина Семеновна все же пришла, я сказала, что ее ждут в операционной. Она не выглядела больной. Мне и в голову не пришло, что у нее что-то серьезное. Я не знала, что ее помощь уже не требуется.

– Если бы вы, Князева, реже употребляли такие слова, как «я думала», «я не смогла» и «я не знала», толку было бы больше. – Фаина Кузьминична перевела взгляд на меня. – Доктор Завьялова, вы были в операционной в момент появления Гулько. Как вы