Соло на швейной игле - Андрей Юрьев

– Этот номер телефона так важен для тебя, что ты готов переспать с женщиной, которую презираешь? – спросила Света с вызовом, стоя над ним как огромная прекрасная статуя. Свет из окна красил очертания ее тела золотом.

– Что?

– Что слышал! – голос ее звенел. – Ты думаешь, я дура? Будто я не вижу, как я тебе противна!

– Да ты что? – возразил он. – Ты мне не противна. Совсем наоборот…

– Иди ты знаешь куда, Цветков? Приехал такой весь крутой из своей Москвы в наш богом забытый Энск. Чего тебе от нас нужно? А?!

Дэн встал и попытался ее обнять, не зная, что еще сделать. Он понимал, что не сможет с ней спорить, что в словах Светы есть доля правды, он не мог этого отрицать. Мог пожалеть только сейчас и ее, и себя, попытаться успокоить, но она оттолкнула его, вырвалась и забилась в большое кожаное кресло в углу комнаты. Крикнула оттуда:

– Кстати, фамилия моя девичья – Серкина. Дурацкая, да?

Дэн покачал головой.

– А знаешь, какая теперь у меня фамилия? – спросила Света и крикнула, не дождавшись ответа: – Покровская! Красивая, да? И дом у меня теперь красивый. А ты, Цветков, все равно меня презираешь! Как и раньше.

Дэн одевался, а она все кричала и кричала. Он жалел ее, ведь она была права. Во всем. Когда он застегнул последнюю пуговицу на рубашке, Света плакала. Тихо и обреченно, ее плечи вздрагивали в темноте. Он хотел сказать что-нибудь на прощанье, извиниться, но не нашел нужных слов и вышел из комнаты.

Захлопнул за собой дверь и спустился на лифте. Когда распахнул дверь подъезда, мобильник в кармане мелодично пропищал. Дэн присел на ступеньку и разблокировал экран. Его ослепило сообщением. От Светы. Раскрыл и уставился на цифры. Номер телефона. И больше ничего. Он посмотрел наверх. Ее окна были темны.

– Спасибо, Лаура, – прошептал он и пошел к дороге. Через пару шагов больно кольнул камешек в правом ботинке.

***

Дэн добрался домой около двух ночи. Зашел, не зажигая свет, скинул кое-как одежду и завалился спать. Провалился в рваный, как боевое знамя, сон и кувыркался в нем на грани тошноты. Он переживал худший из вариантов сна – когда одной ногой там, а другой в реальности. Давила в спине скатавшаяся простыня, и в какой-то момент мучительно захотелось в туалет, но сон не отпускал, и он страдал несколько столетий, а может, пять минут, ощущения во сне обманчивы. Еще он жалел, что не сходил в душ. Запах Графини пробирался в сердцевину его снов, он впитался в простыни и в подушку. Света Серкина смеялась над ним, мстила параличом бредовой ночи.

Он выдохнул с облегчением, когда понял, что тепло на лице не от ее близости, а от первого солнечного луча, прокравшегося сквозь щель в занавесках. Дэн был рад проснуться окончательно, стряхнуть оцепенение, спрыгнуть с кровати и побежать, шлепая ногами по прохладному полу. Он стоял в туалете, потрясываясь, так долго, что чуть снова не уснул. Смыл с себя вчерашнюю ночь холодным душем. Стало лучше.

Он взглянул на ситуацию в другой перспективе. Да, он проживал деньги, отложенные на запись альбома, но это дело наживное. Он еще не стар. Работа? Ну, нашел же он себе эту? Найдет и другую. Вот только Крис. Об этом думать не хотелось. Мыльная пена щекотала ноги и все не хотела уходить в водосток. Она пахла лавандой и Светой Серкиной, и, когда остатки пены с хлюпаньем исчезли в желтоватой пластиковой решетке слива, его окончательно отпустило. Зато скрутило желудок от голода, но это хороший знак. Он жив, функционирует, думает. Значит, все будет хорошо.

Часы показывали девять, когда он надел старую фланелевую рубашку и боксеры с Эйфелевой башней, застиранные почти до дыр, зато идеально мягкие и невесомые, и с удовольствием позавтракал.

Из открытой форточки веяло летом. Показалось, сейчас с улицы раздадутся крики друзей детства: «Цветок! Дэн, выходи!» И шлепки мяча об асфальт.

Мысли его плавно вернулись к насущному.

Осталась последняя зацепка, и, если она не сработает, он сворачивается. Хватит с него поисковых работ. Главное – мама. Та, что сейчас в больнице, а не какая-то гипотетическая, возможная, непонятно где существующая.

Ему не хотелось об этом думать, но все же мысль, тяжелая и мрачная, крутившаяся в голове подспудно, все время возвращалась, давала о себе знать, без пощады вновь и вновь терзая его душу. Маму придется перевезти в Москву. По-другому никак. Продать квартиру здесь и подыскать что-нибудь в Москве. Придется залезать в ипотеку. И все это притом, что переезд для мамы – за-крытая тема. По ее словам, у нее в жизни осталось лишь одно место. Под тенью березы рядом с отцом на кладбище. Нет, он действительно не мог сейчас об этом думать.

Допил кофе и подошел к окну. Здесь пол был прохладней, а музыка громче. По голубому небу, такому чистому и глубокому, какое только в Сибири и можно увидеть, проплывало одинокое облако. Пора звонить Олегу.

Набрал номер. После нескольких длинных гудков в трубке пискнуло. Стало необычно тихо, потом гудки вернулись. Он ждал мучительно долго, но в тот момент, когда уже хотел нажать отбой, раздался голос:

– Слушаю вас, – прозвучал так сухо и без интонаций, что Дэн сначала подумал, это запись, но мужчина повторил с нотками раздражения: – Алло?!

Голос смутно напомнил ему кого-то.

– Добрый день, – сказал Дэн хрипло. Это были первые его слова со вчерашней ночи и голос плохо слушался. Он кашлянул и спросил: – Могу я Олега Шинкаренко услышать?

– А кто его спрашивает? – голос на той стороне звучал убийственно вежливо и холодно. Дэн наконец понял, кого он напоминает. Путина! Как тут не растеряться?

– Это Денис Цветков, – сказал Дэн. – Я его одноклассник.

– Дэн, ты, что ли? – заорал мужчина. Куда делась былая холодность?

– Олег? – Вот уж никак не вязался голос Путина с его одноклассником, балбесом Олегом Шинкаренко.

– Да я это, я!

Дэну пришлось отодвинуть трубку в сторону от уха. А Олег продолжал восторженно орать где-то там, на другой стороне:

– Ты как меня нашел? Ты где? Ничего про тебя не знаю, братишка!

– Как будто я про тебя знаю, – засмеялся Дэн.

– Да, раскидало нашего брата, – вздохнул Олег. – Ты же вроде в Москву уехал?

– Уехал. Но сейчас в Энске по делам.

– Надолго?

– Надеюсь, что нет…

– Все