Год Черной Обезьяны - Елизавета Ракова

Светка точно рассматривала арбузы на прилавке, на глазок определяя самый сладкий и сочный.

– Понятно. То есть про Кантемира ты просто не знаешь.

Света капризно надула перламутровые губы и нахмурила выщипанные брови, будто завязала ниточки в узелок.

– Обижаешь! Один звонок, и будут разведданные. Раз уж так втемяшился тебе этот Кантемир Золотов. Хотя и муж твой, так-то, красавчик, и чего с таким не хватает!

Светка соскользнула с барного стула, сверкнув стальной чешуей, и извлекла из сумочки черно-белый мобильник Siemens с оранжевым экраном. Ладони Ларисы взмокли до такой степени, стакан с соком грозил выскользнуть. Она поставила сок на барную стойку. Светка вернулась минут через пять, довольная.

– Приехал твой драгоценный Кантемир.

У Ларисы горели уши, она была готова трясти Светку, лишь бы та рассказала все поскорее.

– Прибыл поездом из Хабаровска, видимо, спектакль обкатывали. Сережа на вокзале встречал с телеканалом. Говорит, выглядит твой режиссер неважно, как будто после сильного запоя. Привез некий моноспектакль, с ним и приехал-то всего один актер. Так что тебе и карты в руки.

Все это показалось Ларисе каким-то странным. Ни на одном из важных мероприятий фестиваля Кантемир не появился. Не было его ни на открытии памятника Гайдаю в Свободном, ни на благотворительном вечере для людей с ограниченными возможностями, ни на шумной и светской, по меркам города Б, премьере итальянской комедии. Лариса была на грани, но не могла же она караулить режиссера у гостиницы.

Наконец настал вечер спектакля, привезенного Кантемиром. Почему-то показывали его всего-то в малом зале кинотеатра «Россия». Помня «Москву – Петушки», Лариса заранее настроилась на потрясение, даже упаковку салфеток подготовила. Постановка называлась «Озлобленный мужчина», по мотивам романов множества писателей: Камю, Миллера, Буковски, Варгаса Льосы, Сартра, Лимонова и проч. Лариса была заинтригована. Днем она чуть ли не с дракой прорвалась в салон «Фике» на маникюр и укладку и теперь предвкушала встречу с Кантемиром. Через его искусство и лично.

Погас свет. На узкие подмостки, где уже стояли стул и пластиковая бутылка воды, вышел актер средних лет: мятые холщовые брюки, грязно-зеленая рубашка. В правой руке он держал листки. Не обращая внимания на зрительный зал, мужчина сел на стул и принялся зачитывать фрагмент какой-то книги, иногда сверяясь с распечатками. Это был очень жесткий рассказ минут на десять от первого лица о связи с парижской проституткой, с огромным количеством физиологических деталей и матом через слово. Женщина справа от Ларисы поднесла платок к лицу, как будто боялась, что произносимое со сцены ее забрызгает. Актер произносил текст без особого выражения, только иногда выделяя голосом особенно скабрезные места. Закончив первый рассказ, мужчина шумно отхлебнул из бутылки, так, что та с треском скрючилась в его массивном кулаке. Зрители сдержанно перешептывались, явно не зная, как реагировать. Без какого-либо комментария актер приступил к следующему фрагменту. Этот, как и предыдущий, казался вырванным из контекста, изобиловал физиологичностью и сексом. Тихонько скрипнула дверь. Кто-то, не выдержав, первым ушел со спектакля. На третьем фрагменте зрители переговаривались уже чуть ли не в полный голос. К выходу стали прокрадываться целые группы. Отчасти Ларисе хотелось защитить художественное высказывание Кантемира, остановить выходивших, крикнуть им: вы ничего не понимаете! Но она и сама, положа руку на сердце, была в растерянности. Тексты смешались в один бессвязный поток грязи, непотребства, какой-то животной злости. Дочитав последний отрывок, актер осушил бутылку, встал и ушел за кулисы без поклона. Раздались жиденькие хлопки. Только какой-то странный дедуля с длинной седой бородой, похожий на безумного бомжа, кричал «браво!» и бил сухими ладонями что есть мочи. А потом и он куда-то испарился. Лариса смотрела на пустые подмостки, над которыми в медленном вальсе кружили пылинки. Кантемир не вышел на поклон. Лариса понимала, что в кинотеатре, его, вероятно, нет. Сегодняшнее действо не имело ничего общего с тем вдохновенным таинством, с той до доли секунды выверенной неземной хореографией, увиденной двенадцать лет назад. С Кантемиром что-то было не так.

Лариса медлила у раздвижных стеклянных дверей гостиницы «Евразия». Пронизывающий ветер уже знатно подпортил дорогостоящую укладку. Она заглядывала в окна в нелепой надежде определить снаружи, в каком номере остановился Кантемир. На крыльцо вывалилась итальянцы, громко смеясь и обращаясь друг к другу «рагацци, рагацци». Лариса инстинктивно шагнула к ним, точно намереваясь спросить о Кантемире, но быстро опомнилась: конечно, не все участники фестиваля знакомы друг с другом. А Кантемир пропустил все мероприятия и даже не появился на собственном спектакле.

В этот момент из раздвижных дверей уверенной походкой выдвинулся грузный холеный китаец Сунь, владелец гостиницы. Генка был знаком с Сунем, и как-то раз их даже пригласили на званый ужин. Китаец с русской женой принимали гостей в просторной квартире с арками и колонами, доверху забитой антиквариатом из Поднебесной.

– Сунь, здравствуйте! Лариса, жена Гены Данилова!

Лицо китайца расплылось в широкой, добродушной улыбке, которая, кажется, означала, что он совершенно ее не помнит.

– Приятного вечера!

Сунь похлопал Ларису по плечу и собрался ее уже обогнуть, явно торопясь куда-то по делам. Но Лариса его остановила.

– Извините, простите… Я из организаторов «Амурской осени»… У вас остановилось большинство гостей. Мы потеряли, то есть нам нужен… Я хочу сказать, что пытаюсь найти режиссера, Кантемира Золотова, для… для интервью… Такой, высокий, белая кожа, длинные черные волосы…

Китаец нахмурил густые брови и аж покраснел от напряжения.

– А! Кантемир! Режиссер, Москва! Пьет в баре, второй этаж! Только волосы, – Сунь пальцами изобразил ножницы, соединяя пухлые средний и указательный у висков, – волосы обрезать!

В насквозь прокуренном баре звучала удивительно печальная мелодия. Только спустя пару минут, изрядно проморгавшись и немного привыкнув к дымной завесе, Лариса разглядела рояль в дальнем конце зала. Пианист, сидя перед инструментом на невысоком табурете, самозабвенно покачивался в такт минорной музыке, лаская клавиши прозрачными пальцами. Лариса пробиралась вглубь бара практически вслепую, не зная, какие еще объекты могут возникнуть из сигаретного тумана.

За столиком в углу сидел мужчина. В одной руке он нянчил хрустальный коньячный бокал, пальцами другой машинально возил карточкой-ключом по скатерти. В отблесках неоновых огней, установленных за панорамными окнами, цвет лица мужчины почти не отличался от его синего свитера. Человек смотрел прямо перед собой, будто в оцепенении. И только бирюзовая карточка, елозившая туда-сюда, давала понять, что он не спит с открытыми глазами. Неужели это…

Кантемир повернулся к Ларисе. Глаза у него были стеклянные. Как же он постарел за каких-то два года. Лицо осунулось, щеки запали. Но главное – волосы. Роскошных черных локонов, красы и гордости режиссера, не было. На их месте пробивался какой-то ржавый, неуверенный пушок.

– Принести вам меню?

К столику подскочил жилистый официант в рубашке с короткими рукавами и узких брючках, решивший, что Лариса присоединится к режиссеру. Кантемир равнодушно отвернулся. Лариса растерянно кивнула и опустилась на стул.

– Кантемир! Я только что с вашего спектакля…

– И как вам?

Московский режиссер произнес это с усмешкой, как будто в вопросе был какой-то подвох. Он все еще смотрел в пустоту перед собой. Лариса не знала, куда деть руки, то убирала их на колени, то запускала пальцы в прическу, то хваталась за сумочку.

– Ну, это, конечно, очень смело, неординарно…

– Вам не понравилось.

Кантемир взял бокал, но, кажется, только смочил сухие губы.

– Нет, я совсем не то имела в виду!

– Вы врете!

В этот момент официант хлопнул на стол меню в пухлой обложке из кожзама.

– Наверное, пока ничего не надо, спасибо…

– Что вы, закажите что-нибудь, в честь премьеры. – Кантемир плавно помахал в воздухе карточкой, похожей в этот момент на голубую бабочку в полете. – Я угощаю.

Только теперь Кантемир, кажется, впервые по-настоящему взглянул на Ларису. Официант быстро наклеил на лицо услужливую улыбку и извлек из нагрудного кармана крохотный блокнотик, приготовившись принимать заказ. Все еще было неясно, узнал ли Ларису столичный режиссер, или же принял ее за очередную навязчивую поклонницу.

– Бокал красного полусладкого.

Официант щелкнул шариковой ручкой и, попятившись задом, ретировался.

– Я хотела сказать, в спектакле были моменты, которые меня очень впечатлили…

– Вам самой-то не противно? – Кантемир поморщился. –