Сто провальных идей нашего лета - Екатерина Геннадьевна Боярских

под ногами росли грибы. «Не будем торопиться! — говорила Дашка. — Мы идём хорошо. Давайте время от времени задаваться вопросом, хорошо ли мы идём. И отвечать себе: мы идём хорошо». Мы шли хорошо. Ольховые коридоры сменились колоннадами сосен, мхи были зелены, грибы изобильны. А вот цели мы достигли наполовину. Камурастуй — да, Усть — нет. Мы стояли на берегу среди нестерпимой яркости. Камурастуй был как крепкий-крепкий чай — ярко-тёмно-солнечно-коричневый. С берега на носочках сходили в воду жёлтые цветы. Вокруг торжествовала царская, королевская, беспросветная грязь. «Мы успели! В гости к жабе не бывает опозданий!» — с брутальными интонациями Высоцкого произнёс Кирилл, и мне ничего не оставалось, кроме как пожаловать к жабе снова.

Мы не дошли до места, где ручей впадает в Большую Олху: один из нас сказал, что не для того он на свет родился, чтоб вот в этих вот кроссовках идти по колено в грязи, а потом ещё одиннадцать километров обратно с ней же в тесном контакте (и это была не я, я-то давно уже была в тесном контакте). Поэтому он предложил нам пойти другим путём и выйти на станцию Санаторный — когда-нибудь, в перспективе. Мы любим перспективу, поэтому немедленно согласились. Кирилл посмотрел на карту и сказал: «Вот это зимняя дорога, а это летняя. Мы напрасно ринулись на зимнюю. Пойдёмте по летней!» Это был красивый момент — развилка времён года, выбор между зимой и летом... Мы пошли по летней. И лишь намного позже Кирилл смущённо признался, что он напутал, всё это время мы шли по лыжне! Такое у нас лето — вроде выбираешь его среди прочих сезонов, выбираешь, а всё равно лыжня тебе, товарищ.

Количество грибов зашкаливало. Лозунг «Скажи наркотикам нет» был среди нас очень популярен, только наркотики заменяло собирательство. Маслята росли группами штук по тридцать, подосиновики все до одного можно было отправлять на конкурс красоты, мельчайшие волнушки утопали во мхах... За час мы прошли четыреста метров, почти не разгибаясь. У меня была с собой спецторба, и казалось, её хватит на любые урожаи... Но тут пошли белые. Сказать им «нет» было нельзя никак.

— Я себя Щорсом чувствую! — сообщил Кирилл, в очередной раз кидаясь к нам на крик «Белые!».

— Вы тоже это заметили? У нас то белые, то красные!

— Почему ты призываешь нас сказать грибам нет, а сам в это время неудержимо собираешь?

— В первую очередь сказать нет должна Катька. По-моему, она их прямо из кармана достаёт.

— Не пускайте её в лес! Она ещё чего-нибудь найдёт!

Белые были хороши, красными тоже нельзя было пренебречь. И тут пошли чёрные грузди — в этом раскладе они, видимо, представляли анархию. Все ёмкости были забиты грибами. Собака Тайга втайне думала, что лично она свою миссию выполнила уже часа три назад, и где же вознаграждение за перевыполненное? Я думала: «Здесь такая красота». Подросток думала: «Ещё раз скажут про красоту — сразу в буй пошлю».

Тут выяснилось, что куда бы мы ни пошли, а проект «Рандомные скальники рандомного плато» по-прежнему с нами — и теперь, куда бы мы ни пошли, скальники неизбежны. Хотели леса и ручьёв — получите скальник Олхинского плато. Мы вышли на Камень Шахтай, прошли сквозь заросли рябины и полезли вверх. Все леголасили по камням, а мы с Тайгой ползли по ним же, я — потому что фотоаппарат и вестибулярность, Тайга — потому что упитанное коротколапое животное. Иногда я подсаживала Тайгу, иногда она меня.

Наверху было по-великански. Человеческие силуэты казались совсем маленькими, а Тайгу вообще нельзя было отличить от мухи. Леса клубились до горизонта, сквозь них шли тёмно-синие провалы дорог. Вдалеке виднелась скала Белая Церковь, давний объект моих смутных желаний. По ней сразу было видно, что там такая красота, такая красота... «Вы от меня теперь курятиной не отделаетесь! Будете балык подносить и лапки массировать», — вздохнула Тайга.

— Инда поскакы! — сказал Кирилл вдруг. Это был призыв успеть на вечернюю электричку.

— Что за язык? Инда-европейский? Праэльфийский?

Грамматика народа-ушеносца стала предметом обсуждения. Наверное, именно научная дискуссия помогла нам сохранить вертикальное положение, успеть на электричку и даже успешно затащить туда собаку. На собачьей морде было написано, что мы теперь должны сделать её владычицей морскою, а моральный ущерб оплатить не сможем никогда.

Усть-Камурастуй временно остался в списке непознанного, где и без него было так много пунктов, что остаток лета казался ещё короче. Зато мы познали гать, и ольховые коридоры, и скальник, и полчища белых, и грамматику народа-ушеносца. Они пополнили список познанного, где и без них было столько пунктов, что прожитое лето казалось ещё длиннее.

Пласты жизни

Мы внутри одного из пластов жизни. Остальные ускользают. Но они посылают вести — смешные и грустные, так мы хотя бы знаем, что упущено. В этот раз мы упустили город. Его сложно терпеть летом, но мы пытались. Сидели на открытой веранде, на серых диванах, пили апероль-шпритц из гигантских бокалов, смотрели, как тает лёд в оранжевом. Прилетала пчела, садилась на ухо, как украшение, ветер развевал занавески. Кирилл рассказывал о судебном процессе: если человек везёт с собой тараканов, покупать им один билет на всех или на каждого таракана отдельно? Вопрос решился в суде. Обилеченные тараканы стали героями коммунарского фольклора, видимо, навеки.

Дашка описывала страусов из галереи в Урбино: «Это были прекрасные страусы — как птеродактили. В центре картины был Эдем, населённый живностью. Страусы располагались по углам, и по их лицам было видно — они шли долго. Мы на второй день в Урбино так и выглядели, как эти страусы — искусство вошло в нас и не вышло».

Сидели в каких-то дворах. Гуляли по берегу закатной Ангары. Смотрели, как всё отражается во всём. Как в детстве, стояли в очередь на колесо обозрения, которое нынче называется «колесо познания». Читали надписи на футболках. Наверное, это был тайный флешмоб про футболки с надписями. Мне навстречу попались «Losing is nothing, silence no more», «Mentally somewhere else», «I’m living in the future so the present is my past my presence is a present kiss my ass» и — это, должно быть, первая строка гимна прокрастинаторов — «Just do it later», она же и последняя.

Бродили по берегу Иркута. Стрекоза с прозрачно-золотыми с алым пятнышком крылами сидела на Дашке. Дашка была печальна, и мы решили опечалить её так, чтобы прежняя печаль померкла.