Сто провальных идей нашего лета - Екатерина Геннадьевна Боярских

такие потерчата и что они тут делают? Что значит Чуя Накахара, кого-кого чуя? Как правильно написать Вяйнемейнена? А Лемминкяйнена? Что будет, если нам действительно придётся спасать мир в компании шекспировского Калибана, и как он уживётся с Берти Вустером, и к кому в команду пойдёт профессор Снейп? Мы почти уже подрались из-за профессора, но тут Дашка сделала действительно сильный ход. То, что она написала, выглядело так: «Корча К».

— Что это, Дашка? У нас тут только одна К, и это я. Что ты имела в виду?

— Януша Корчака! Вы что, собрались спасать мир без него?

— Януш Корчак — это одно. А корча К — другое. Как ты могла, Дашка, это же несмываемый маркёр! Твой несмываемый маркёр — мой несмываемый позор!

Пока мы обсуждали корчу, погода, как всегда и бывает в дни торжества коммунарского духа, неуклонно портилась. Надо было спешить.

Дашка надела пачку и села на бочку. Навка надела корсет и спряталась в том районе, где покоились остатки теплицы, — в глухих ревенях. Кирилл зашёл посмотреть, увидел Дашку на бочке — и помрачнел, увидел стол — и задумался. Марта надела рога и распустила ярко-красный хаер, собака Тайга всеми способами выражала свою преданность нам и принять в дар пищу любого качества в любом количестве, а К., стараясь не явить подругам корчу, достала фотоаппарат... Эльфийская фотосессия началась.

Эльф курит у забора, поправив свисающий рог. Три эльфа верят, что проржавевший жёлоб не рухнет им на головы. Эльф, сохраняя благородное достоинство движений, с трудом выпутывается из малинника. Эльф лелеет ждуна. Эльф понимает, что рога обвисли. Драпирует зелёный скотч на рогах цветами и травами. Зубами придерживает рога, в экстазе прислоняется к поленнице, скачет по скале, одетый в пачку, и только в пачку, мерит корсет ближнего своего, валяется в лиственничной хвое и, наконец, коллективно взмывает к небесам.

«Что ж, это были эльфы курильщика, — сказала я, когда немного отлегло. — Вот приедет Сашка — с ушами, с диадемами, с длинными платьями — и будут у нас эльфы нормального человека!» Сашка приехала осенью, и у нас были эльфы курильщика — часть два. Но это уже совсем другая история.

Ответ онсенам

Лето на исходе — значит, пришло время снова поехать в Бурятию. Рецепт был беспроигрышным. Есть вещи, которые можно повторять много раз, и от этого они не становятся хуже. Поездка в Жемчуг — одна из таких вещей. Странная совокупность простых удовольствий разного уровня не подводила ещё ни разу: бассейн с горячей минералкой на открытом воздухе (вот он, наш ответ онсенам), чебуреки с сыром — монструозно огромные символы изобилия, галлюциногенные горы, Иркут и река Харагун, к которой у меня особые чувства. Сколько написано о Петербурге или Москве, а мои любимые — Кедровка, Тулдунь, Безымянка, Ирокинда, Таёжный, река Бугатай, река Харагун — скажет ли кто о них? Уверена — это нужно, не знаю зачем, но мне нужно сказать о тех, о ком никто не скажет, перевести их в слова, дать им это измерение жизни. Я должна сказать, я скажу: мозаичная поверхность Иркута — хаки и серый, как будто длинная, спокойная рыба арапайма плывёт и плывет, занимая всё русло, и ей не надо воды — она сама вода, многослойная нематериальность гор, туман и синева опускаются на Тункинскую долину.

Знаки с самого начала были благоприятны. В Култуке мы зашли в столовую. Её стены были украшены ожидаемыми фотографиями Байкала (и, тоже вполне ожидаемым, поясным портретом местного участкового). Некоторые, участковый включительно, были вполне ожидаемо подписаны: «Ольхой», «Бухта Песчаная», «Иван Петрович»... Но с одного фото свисала полуоторвавшаяся надпись, которая надолго меня заняла: «Вид с горы Катька Дура». Давно меня вот так прямо в лицо не оскорбляла деталь интерьера. Вдохновившихся Катькой Дурой добивала реклама шаурмы: «Наша шаурма окутана любовью, потому что она завёрнута в loveаш». Loveаш вкупе с портретом участкового и Катькой Дурой высотой 3050 метров сливались в неповторимый ансамбль. Знаки были благоприятны, путешествие как будто обещало дать нам возможность познать жизнь, как мы её ещё не познавали. Так и получилось. Мы попали в град, а град попал в нас. По дороге видели огромный глаз, вырезанный на воротах, и странное животное в лесу — может, чупакабра, или капибара, или пластично двигающийся оживший корень...

Как все, кого ведёт по жизни левая пятка, в самый последний момент мы забронировали комнату в гостевом доме «Шантарам». Или «Шандарах». В общем, в самом дешёвом из возможных мест, поэтому были готовы ко всему. Наше всё, правда, не предусматривало, что на гостевом доме нет вывески. Телефоны не работали. Квест явно входил в стоимость проживания.

Мы заходили во все дома подряд — никто не знал, где находится «Брандашмыг». Некоторые ещё спали, но просыпались и вступали с нами в беседу. Нам предлагали чай и моральную поддержку, говорили, что мы не первые, кто ищет «Шляпендрон», но нашли ли его наши предшественники, неизвестно, потому что никто из них не вернулся и ничего не рассказал. Мы обнаружили улицу Харагунская и немедленно полюбили её, потому что я готова полюбить всё, что названо в честь реки Харагун, а после бесплодных поисков «Драбадана» я была готова полюбить что угодно. Побеседовали с чудесной старушкой и полюбили её настолько, что в следующий раз решили уже жить у неё, а не блуждать бесплодно в поисках «Прибабаха»...

В общем, мы нашли его — на отшибе, за железным забором. Возможно, это был и не он, но нам было уже не важно. Из потрёпанного жизнью здания вышла чудесная бабка повышенной угрюмости. Это был архетип бабки, эталон, золотой стандарт.

— Здравствуйте! — выдохнули мы. — Это гостевой дом «Гондурас»?

— Да, это мы. Чё надо? — мрачно ответила бабка, и мы немедленно полюбили её, потому что не видели альтернатив.

— Мы бронировали комнату. На Букинге.

— Что такое Букинг? — ещё мрачнее спросила бабка, и наша любовь усилилась настолько, что её стало довольно трудно выносить, поэтому мы занесли в комнату рюкзаки и пошли купаться в минералке.

Минералка на этот раз была имени Конька-горбунка. Один бассейн был с водой студёной, а другой с водой варёной. Третий — ну, не с молоком, но кипело кипятком. После кипятка мы доползли до воды студёной и, вяло колыхаясь, констатировали, что царевичем никто не стал. Стены этого бассейна были покрыты надписями, в основном географического характера: Шеньян, Магадан, Сусуман, Ханчин, Хабаровск,