Последний человек в Европе - Деннис Гловер

Ею легче пользоваться в постели – не нужны никакие чернильницы, – но все-таки не так приятно. Приходится скорее царапать бумагу, чем писать. Совершенно другое ощущение.

Он увидел на лице Дика неодобрение, словно у какого-то директора школы. Пациенту следует лежать плашмя, а он развалился на подушках, будто султан.

– Что-то важное?

– Рецензия. На одну напыщенную книгу об Индии. Для «Обсервера».

– Вам не трудно рецензировать книги?

– Это на самом деле как игра. Суть в том, чтобы сказать о книге как можно больше, прочитав как можно меньше. Помогает скоротать время. И, конечно, платят за это неплохо. А то моя болезнь становится дороговатой привычкой.

– Не могу представить ничего сложнее, чем сесть и написать тысячу слов.

– О, да это как раз просто. Как делать нечего. А вот романы убивают.

Дик снова затянулся сигаретой, повернулся и заметил, как на стоянку перед отделением заезжает «роллс-ройс».

– Роман – предприятие ужасное и изматывающее, – продолжал Оруэлл. – Как мучительная болезнь, которую нельзя победить.

– Никто же не мешает прекратить.

– И дышать тоже никто не мешает прекратить.

– А вы бы попробовали, мистер Блэр. Отложите ручку, послушайте несколько месяцев радио, почитайте что-нибудь – но без фанатизма. Вас можно вылечить, если вы сами этого захотите, но для этого придется постараться. Возможно, принести жертвы, на которые вы пока не готовы.

Но пациент только усмехнулся, словно отвечая: «Не дождетесь».

Дик оглядел беспорядок в палате – полные пепельницы, стопки книг на полу, корзину с мятой бумагой. Заметил фотографию в рамочке. На ней его пациент сидел на фоне провисающих книжных полок, а на его коленях устроился мальчик. Их застали в момент невероятной нежности, которую снимок передавал исключительно удачно. Взгляд Дика остановился на недостающих пуговицах на лацкане, выдающих какое-то личное несчастье или утрату – например, умерла жена, – а может, обычную неопрятность.

– Ответьте, Блэр: а вы, собственно, хотите жить? Если не для себя, так для кого-то другого? Для того, кому вы нужны.

Оруэлл бросил взгляд на снимок и улыбнулся.

– Конечно, я хочу жить. Если я умру, не смогу писать.

– И это не может подождать годик? В пятидесятых книги издавать не перестанут.

– Год? Слишком долго.

– Тогда хоть скажите, о чем ваш роман? Чем же он такой важный и срочный?

– Мне говорили, вы воевали в Испании, мистер Дик, на стороне Франко.

Он заметил в глазах хирурга удивление.

– Я был молод.

– И что вы думаете об этом теперь?

– Ну, у меня и в мыслях не было, что все это приведет к Гитлеру или нынешней войне, если вы об этом. Понимаете ли, я поехал туда из-за религии, а не политики. И в любом случае я служил врачом. Я не собирался никого убивать.

– Я убивал, гранатой. Вы все еще католик?

– Не сказал бы. Война! А вы все еще социалист?

– Еще какой. Но совсем по-другому. А еще я не так наивен. Вот об этом среди прочего и будет моя книга: об опасности крайностей. В них может поверить каждый.

– Среди прочего? Что же там еще?

Оруэлл замолчал, чтобы привести в порядок мысли.

– Обо всем, что стоит спасти. Ну знаете… демократия, сытый живот, свобода говорить и думать, что хочешь, законы логики, сельская жизнь, право любить других и жить не в одиночестве, а в семье… все человеческое.

– Вам пора сделать перерыв, мистер Блэр. Вы будете писать лучше, когда оправитесь.

– О, я могу работать и так. Я же лопатой не машу.

– Вы хоть понимаете, что такое туберкулез и как он губит людей?

– Можно сказать, я чуть ли не эксперт. В любом случае у меня есть удачная задумка, а когда внутри зреет новая книга, пробку уже не заткнешь. – Оруэлл снова опустил глаза на блокнот.

– Тогда доброго дня, – сказал Дик и вышел.

В коридоре он подозвал старшую медсестру и велел на следующее утро поместить руку Блэра в гипс.

– Скажите ему, это в связи с его болью в руке и что боль вызвана распространением туберкулеза в локоть. По-моему, он сам не готов признать, что ему есть ради чего жить и помимо литературы.

Дик обернулся и увидел у сестринского пункта человека с коробкой, набитой такими угощениями, которые последние лет десять мало кто видел. Очевидно, это и был владелец «роллс-ройса».

– Дэвид Астор к мистеру Оруэллу, – сказал посетитель тихо; его аристократичное произношение соответствовало его костюму.

– Вы, конечно, имеете в виду мистера Блэра, – подошел к нему Дик. – Он там. – Он показал на палату, откуда только что вышел. – Мистер Астор, когда вы закончите, можете зайти ко мне в кабинет? Я хирург мистера Блэра.

– Разумеется.

– Медсестры вас проводят. – Они пожали друг другу руки.

* * *

Позже Астор пил чай в кабинете Дика.

– Так чем могу помочь, мистер Дик?

– Как вы догадались, я хотел поговорить о мистере Блэре – мистере Оруэлле. О тяжести его положения.

– Конечно.

– В обычном порядке я не выдаю врачебную тайну, но вы могли бы помочь.

– Гарантирую конфиденциальность, мистер Дик, и сразу хочу обозначить, что ради старого друга готов на все.

– Что ж, его состояние серьезнее, чем мы думали. Его правое легкое давно поражено туберкулезом. И с помощью рентгена мы обнаружили новую полость распада в левой доле.

– Значит, оба легких. Плохо.

– Нет. При полном покое он еще может восстановиться. Должен подчеркнуть: это значит – никакой работы, нельзя даже писать.

Астор поставил чашку.

– Боже, а я только что дал ему новое задание… Я думал, это ему на пользу, поддерживает дух.

– Разумеется, я вас прекрасно понимаю.

– Больше не буду его нагружать.

– Для начала неплохо, но вы можете помочь и кое-чем еще.

– Что угодно.

– У американцев есть новое лекарство против туберкулеза, показавшее высокую эффективность. В Англии его еще нет. Совет по медицинским исследованиям проводит его испытания, отчего сейчас для Хейрмирса нет никакой пользы, зато это лекарство можно заказать напрямую у американцев. Но они принимают только американские доллары, которых у нас нет. А если бы и были, министерство торговли не разрешило бы закупку.

– У меня есть офис и средства в Нью-Йорке. Считайте, дело сделано.

– Лекарство называется стрептомицин. – Хирург протянул бумажку с печатным текстом. – Думаю, для полного курса лечения понадобятся семьдесят миллиграмм. Боюсь, это стоит около трехсот американских долларов.

– Я свяжусь с Нью-Йорком.

– И еще одно. Министерство здравоохранения может возмутиться. Обычно они вводят ограничения на импортные лекарства, особенно еще не прошедшие испытания. Порой на пути лечения встает излишняя бюрократия. Но я читал «Обсервер» и так понял, что вы знакомы с министром здравоохранения?

– Можете об этом не переживать. Мистер