Современная иранская новелла. 60—70 годы - Голамхосейн Саэди

— У, шакал вонючий… Легкой жизни захотел, потерпеть не может… — забормотал я, но тут до нас донеслись истошные вопли. Пока мы бежали на крик, я успел подумать, что тот единственный день, может быть, никогда и не наступит, и ощутил невыносимое отчаяние.

— А ну встать! Что делаете?.. Убить друг друга хотите, да?! — кричал Бахман. Убить не убить, а драка была крепкая. Двое солдат, катаясь по земле, молотили друг друга кулаками. Но когда заметили, что на них смотрят, принялись хохотать, пытаясь обратить все в шутку. Бахман, ругаясь на чем свет стоит, начал было их стыдить, но, кроме ругани, у него ничего с языка не шло: опьянел совсем. Я спросил:

— Из-за чего драка? Почему шум подняли?

— Да ничего, так просто, — темнили оба.

Тут Бахмана окончательно развезло, он начал так браниться, что я потащил его обратно к «Мосьо», усадил рядом с Хамидом, а сам вышел на улицу. Моряки по-прежнему сидели рядом и молчали.

— Хотите водки выпить? — обратился я к ним. Они поблагодарили, потом один из них заметил:

— Да какой от нее прок, от водки-то? Напьешься, начнешь песни петь…

— Или блевать начнешь да к ручью бегать, пока последние гроши не растеряешь, — подхватил Ата.

Другие солдаты уже спали, котелки их были пусты. Старшина, весь в поту, метался в забытьи. Вечером у него была сильная рвота — пустой желудок извергал какую-то черную жижу.

— Он ничего не ел? — спросил я. — Ему бы отвару густого хорошо…

Моряки только переглянулись, а я повернулся и посмотрел назад, на окно ресторана. Там Хамид, подняв стакан, подмигивал мне, губы его шевелились. То ли бранился, то ли пил за мое здоровье. Я направился к дежурке.

Ветер усилился, становилось холодно. Время близилось к полуночи. Захлопнув за собой дверь, я уселся на стул, поигрывая сложенной газетой. Мысли текли лениво. Хамид и Бахман тоже вышли из ресторанчика и, спотыкаясь, брели к дежурке. С трудом нащупав дверную ручку, они ввалились внутрь.

— А куда же это дамы подевались? Я тебе говорю… — бормотал Бахман. — Где дамы, спрашиваю?

Те женщины все еще не уехали, они бродили по территории кордона, ища, где бы переночевать. Чайхана закрылась, крестьяне все разошлись. Увидев свет в нашем окне, они заглянули к нам:

— Хоть бы место указали, где переночевать…

— Склад у нас есть, — сказал Хамид. — Айда, пошли вместе.

— Кладовщик уехал, ключа нету, — возразил я.

Женщины уселись на одну из коек, на соседнюю повалился Бахман и тут же уснул.

— Если подойдет какая-нибудь машина, я вас отправлю, — пообещал я.

— Будьте так любезны, — зачастила бойкая красотка. — Если бы знать, что все так обернется, мы бы здесь и не остались! Думали ведь, что вы о нас позаботитесь.

— Я о тебе позабочусь, дорогуша, — подхватил Хамид. Он взял женщину за руку и потянул за собой. Ее подруга через некоторое время тоже устроилась где-то поспать. Подошла смена караула. Новый часовой несколько раз заглядывал в дверь, потом вошел. Это был один из тех солдат, что затеяли драку.

— Холодно? — спросил я. — Иди сюда, к печке поближе.

Ногой я выдвинул вперед керосиновую печку, солдат шагнул к ней.

— Ты что пришел — похоже, у тебя дело какое-то? — спросил я.

— Да я хотел… Просьба, значит, к вам, чтоб письмо мне написали.

— Кому? Невесте небось?

Он покраснел:

— Нет, матери. Я ее уже семь месяцев не видел. И вестей от нее нет. Кроме вас, больше попросить некого…

Никакого желания писать у меня не было, но куда денешься! Он начал о чем-то толковать мне, но я не вслушивался. Написал от себя, что, мол, сын твой за это время уж жениться успел, жена ему сыновей народила, его в офицеры произвели… Окончив писать, я прочел солдату, что получилось.

— А конверт у тебя есть?

— Нет, марка есть.

Я сложил листок, сунул его в служебный маркированный конверт. Солдат протянул мне марку: она была вся в грязи, зубчики оборваны.

— Где ты взял такую? — спросил я.

Он опять покраснел:

— Нашел.

Марка была однориаловая. Я усмехнулся:

— А больше ничего не нашел?

Он поглядел на меня:

— Ей-богу, правда. Я ее первый увидел. А он говорит, будто он. Хотел отнять ее у меня, ну и получилась драка.

Я поднялся, взял со стола клей, намазал марку:

— А где живет твоя мать?

Адрес был тегеранский. Раньше, сказал солдат, мать жила в деревне, а потом перебралась в Тегеран. Я объяснил ему, что в Тегеран нельзя послать письмо с маркой в один риал, написал адрес, протянул конверт:

— Получай.

— Вы же говорите, что нельзя…

— А ты подожди — может, завтра другую найдешь.

Раздался автомобильный сигнал, и мы с солдатом вышли наружу. Подъехала черная американская машина, в которой сидели трое арабов. Они без умолку толковали нам что-то по-своему, а мы в ответ твердили:

— Карантин!.. Холера!..

— Ата знает арабский, — сообразил наконец часовой. Он ушел и тотчас вернулся с моряком. Тот сразу начал болтать с приезжими по-арабски, потом бросился обнимать и целовать их. Я ничего не мог разобрать, только слышал, как он повторял: «Кувейт, Кувейт». Когда Ата напичкал арабов таблетками, подоспел Хамид:

— А еще предупреди, чтоб в городе сами береглись от холеры.

Ата сказал несколько фраз и пошел будить женщин — оказывается, он уговорил арабов взять их с собой. Женщины сначала боялись ехать с арабами, но потом смирились. Машина засигналила, головы сидевших в ней разом качнулись. Когда красные огоньки скрылись из виду, Ата спохватился:

— Эх, зря я не объяснил им, какого сорта эти бабенки… — и, пряча от меня глаза, продолжал: — Я шесть лет в Кувейте прожил. Потом вернулся мать повидать — и угодил в солдаты.

Я разглядывал его долговязую фигуру; тень от него тоже была длинная и тонкая. Ата говорил:

— Я их как увидел сегодня — сразу вспомнил свою тамошнюю жизнь. Вот и кинулся их целовать…

Сильный ветер подталкивал меня в спину, и я почти влетел в дежурку. Хамид зевнул:

— Спать охота. И ты поспи давай. Тоже ведь работа.

Я сел у окна, подышал на стекло. Когда оно как следует запотело, я принялся чертить по нему извилистые линии, за которыми гора стала казаться веревочным клубком. Часовой приоткрыл дверь, поглядел на нас с Хамидом и тихо сказал:

— Мне тут мысль одна пришла в голову…

— Какая мысль? — спросил я. — О чем?

Послышался резкий сигнал бензовоза. Я крикнул:

— Иду, иду!

— Да про письмо. Я его отдам этому шоферу, а он отвезет в Тегеран и там бросит в ящик. Тогда не надо будет второй марки!

Мы вместе вышли