Монгольский след - Кристиан Гарсен

Эта история очень нравилась Ванлиню, он рассчитывал расширить ее, вводя новых персонажей, — например, Бительджэз Грайдер, грустную девочку, способную предсказывать будущее, живущую со своей бабушкой Дидрой Вомак в лачуге неподалеку от пещеры Эзры, или Си Колласо, мексиканку индейского происхождения, изредка навещающую Эзру, чтобы снабдить его лечебными травами, или, может быть, Аластера Спрингфилда[60], решившего, совсем как Эзра, порвать с прошлой жизнью и привольно обустроиться в пустыне. Ванлинь надеялся связать эту историю с той, в которой он сам теперь принимал непосредственное участие, подчеркивая общность судьбы, вероятно, постигшей Эзру, того француза, Эженио, что разыскивает его соотечественник, а также русского, на поиски которого отправился Эженио: ведь вполне может быть, что каждого из них найдут скрючившимся где-нибудь в закоулке пещеры либо в глубине норы — как его собственного деда, Эдварда Чэня, задохнувшегося, пытаясь зарыться как можно глубже в чрево земли, выскребая грунт перед собой голыми руками. Впрочем, это пока что был всего лишь проект.

«Материал для композиции подобрался не слишком податливый, разношерстный, вот хорошо было бы дать почитать эти наброски Сюэчэнь, но ее здесь нет, она в Пекине. Можно было бы показать французу, однако он не читает по-китайски. Что ж, в таком случае, — сказал себе Чэнь-Костлявый между двумя подскоками машины, — мне следует сделать для него перевод».

История от Чэня-Костлявого I

О неисчерпаемости нор

Рагнвальд Холлингсворт проснулся и хрюкнул. Повернулся на один бок в своем спальном мешке, потом на другой, подтянул, насколько получилось, колени к груди, но согреться так и не смог. Кабину машины заливал серый отсвет предрассветного неба: краешек солнца должен был вот-вот показаться по ту сторону ветрового стекла. Рагнвальду доводилось слышать, что ночи в пустыне всегда холодные, а рассветы вообще ледяные, но на собственной шкуре он ощутил это впервые. Проклиная заевшую застежку-молнию спальника, он все же сумел высвободить одну руку, порылся в своей дорожной сумке, достал оттуда пару носок и натянул их поверх тех, в которых спал. Затем вынул из той же сумки толстый свитер, торопливо одел его и снова свернулся клубком в своем спальном мешке, словно огромный дрожащий от холода зародыш. Вскоре он почувствовал себя лучше, а спустя какое-то время — настолько хорошо, что опять уснул. И приснилось ему, что шагает он под раскаленным солнцем по пустыне, в компании лейтенанта Нююрикки Эмберн, своей белокурой начальницы с точеной фигуркой, идущей в нескольких метрах перед ним, призывно покачивая бедрами, а из одежды на ней — только стринги. Больше всего на свете Рагнвальду хотелось броситься на нее, сорвать эти стринги, пожмякать ее попку и бесцеремонно овладеть Нююрикки, однако они были там не одни: вместе с ними, за его спиной, шагал кто-то третий, причем Рагнвальд почему-то не мог даже просто обернуться, чтобы посмотреть, кто это идет за ним. Ослепительно белый солнечный свет затушевывал окружающий рельеф. В воздухе гудели мухи. А за спиной — чьи-то шаги, не позволяющие ему насладиться телом лейтенанта Эмберн с особым цинизмом в спокойной обстановке. Приложив немало усилий, сморщив черты лица, он все же заставил себя остановиться и обернуться: оказалось, за ними шел молодой китаец — высокий, худой и вспотевший, челюсти у него заметно выдавались вперед. Тот молча показал рукой куда-то на запад, где громоздились каменистые холмы. Рагнвальд, раздосадованный помехой воплощению в жизнь своих эротических планов, рассеянно взглянул на голые холмы. «И всё из-за костлявого китайчонка, у которого, к тому же, наверняка нет официального разрешения на прогулки по пустыням штата Юта». Полицейский приосанился и пронзил китайца грозным взглядом.

— У вас есть при себе документы? — спросил он хмуро, и голос прозвучал как-то странно, словно чужой.

Тот улыбнулся и что-то пролопотал по-своему.

— Говорите по-английски, — приказал он. — Если думаете, что тут в ходу ваши варварские языки — лучше вам убраться из страны.

Китаец вдруг достал из заднего кармана своих джинсов нож и стал размахивать им пред собой, не переставая при этом улыбаться и бормотать что-то невразумительное.

На этом месте Рагнвальд и проснулся, весь в поту. Солнце уже встало. Попенял себе за то, что разозлился на того высокого костлявого типа, а особенно — за то, что не осуществил далеко идущие планы касательно лейтенанта Эмберн. Кое-как выкарабкался из спального мешка, распахнул дверцу, вылез из машины, разогнул свое огромное тело, потянулся и побрел к кафе, заметив, что там кто-то мелькнул в окне, — это значило, что Нююрикки и Мизра уже проснулись. Он нашел их обеих еще более или менее растрепанными, в пижамных штанах и футболках, сидящими за столом перед чашками с кофе. Нююрикки листала дамский журнал, Мизра же молчаливо созерцала пустыню за окном.

— Можно мне присоединиться к вам? — галантно спросил он.

Обе приветливо улыбнулись и оставили вопрос без ответа. Он присел к столу, налил себе кофе, подслащивать его не стал.

— И что же вы читаете? — спросил он у Нююрикки с преувеличенным интересом.

Она протянула ему журнал:

— Вот, взгляните.

Это была статья, вышедшая из-под пера прославленного писателя Эдгардо Бергмана, посвященная книге, озаглавленной «В поисках Аластера Спрингфилда» и опубликованной несколькими неделями ранее в Нью-Йорке некоей Беатрикс Медоу-Джонс. Молодая хрупкая женщина с коротким ежиком светлых волос (к статье прилагалась ее фотография) рассказывала в этом «документальном эссе» (такой у книги подзаголовок) о своем друге Аластере Спрингфилде, который однажды, «никого не предупредив, ушел из дома и, поскитавшись некоторое время, поселился в пустыне — в районе Болдера, штат Юта…»

— Подождите-ка, — сказал Рагнвальд, — забавно: это же недалеко отсюда.

Нююрикки подтвердила кивком головы. Он продолжил читать.

«…Жил он в пещере, там же и умер, но прежде затащил в нее чей-то скелет (судя по всему, найденный в пустыне) — рядом с ним он и провел свои последние дни. Перед самым концом Аластер Спрингфилд попытался голыми руками вырыть нишу в стене: видимо, пещера показалась ему слишком просторной, поэтому-то его и нашли с окровавленными пальцами — скрючившимся в своего рода норе, которую ему удалось выкопать в самом темном закоулке пещеры: место он выбрал как можно дальше от входа. Беатрикс Медоу-Джонс в нейтральной убедительной манере, — отмечал автор статьи, — пространно рассказывает о жизни своего друга Спрингфилда, о причинах — по ее мнению, совершенно понятных, поскольку в их основе лежит эмоциональное потрясение (вызванное гибелью сестры), — его странных поступков…»

Самого Эдгардо Бергмана больше всего в этой истории заинтересовало то, что она похожа на другую, даже на