Тата - Валери Перрен

никогда не встречались, но похожи абсолютно во всем и иногда испытывают одинаковые эмоции в один и тот же момент.

– Я видела этот фильм! Там еще герой-кукольник.

– Точно… Его играет Филипп Вольтер.

– Ты покраснела, Аньес.

– Я обожала этого актера. Хотела пригласить его сниматься, но он уехал незадолго до последнего кастинга. Ты же знаешь, мне нужно кого-нибудь любить, чтобы снимать. Особенно если речь идет о мужчине. Именно поэтому… ладно, тебе это неинтересно.

– Еще как интересно. Расскажи мне о своих победах.

Боже, о чем она?

– Вернемся к делу, Натали.

Журналистка разочарована.

– Зачем Колетт выдавала себя за умершую, когда Бланш не стало? – продолжаю я. – Что их связывало?

Она подзывает официанта и заказывает два эспрессо. Мы сидим в кафе напротив церкви, и зал постепенно заполняется вышедшими после мессы прихожанами.

– Ты правда веришь, что у всех есть двойники? – спрашивает Натали.

– Смею надеяться, что некоторые существуют в единственном экземпляре.

Она хохочет.

– Сильна твоя тетя – так ловко спрятала документ! Не понимаю зачем, он недействителен уже несколько десятилетий.

– Колетт наверняка хотела, чтобы его нашли в тот день, когда будут освобождать дом на улице Фреден, чтобы след существования Бланш не потерялся, но и не обнаружился раньше времени. Уверена, она защищала подругу от ее отца.

– С чего ты взяла?

Я не успеваю достать из сумки второй конверт – появляются Льес, Адель и Эрве.

– Ну что, девочки, посетили церковь?

Льес сразу замечает лежащий на столе документ.

– Что это?

– Находка дня, тетя прятала его под днищем телевизионной тумбы.

Натали протягивает удостоверение Льесу.

– Это выдали циркачке, о которой ты мне вчера рассказывала? – спрашивает тот.

– Да.

– Понятно…

Льес идет к бару, Адель и Эрве устраиваются рядом с нами. Адель спрашивает: «Эту женщину похоронили вместо твоей тети?» – «Почти наверняка…» – отвечаю я. Пожелтевшее удостоверение переходит из рук в руки. Эрве выглядит усталым. «Короткая была ночка…» – поясняет он, подмигнув мне. Адель интересуется, сообщу ли я полицейским о своей находке. Я пока не уверена. Капитан Рампен не связывался со мной, а я не решаюсь ему звонить, вдруг сообщит, что можно забрать тело. Где взять силы, чтобы организовать похороны? Слова Пьера звучат в мозгу, как шум бормашины, колющий, назойливый, причиняющий боль, неотступный.

Возвращается Льес в сопровождении пожилого мужчины с тростью.

– Познакомься с месье Обером, Аньес, он один из тех, кого называют «памятью Гёньона», работал в разных подразделениях мэрии.

Я встаю, пожимаю руку Оберу.

– Аньес Дюген, рада знакомству.

Старик очень привлекателен, вокруг рта и глаз у него мимические морщинки, какие бывают у улыбчивых людей, голубые глаза смотрят живо и внимательно. Льес пододвигает ему стул. Обер садится, прислоняет трость к столику.

– Я спросил у господина Обера, помнит ли он цирк отца Бланш. Представь себе – помнит! Можете рассказать им?

– Чуть больше пятидесяти лет назад я стал государственным служащим и однажды утром подменял коллегу, отвечая на звонки. Позвонила мадам Фернандез. Я хорошо знал эту подругу матери. Женщина была в панике, я едва мог разобрать, что она говорит. Зверь сбежал из цирка, расположенного на площади напротив ее дома, и прячется в саду. Я спросил, что за зверь, она ответила: «Чудовище! Монстр! Он в моем вишневом саду!»

Я попробовал вызвать городских полицейских, не сумел с ними связаться и решил отправиться на место сам. Мадам Фернандез, совершенно обезумевшая от страха, в халате – было девять утра, – ничего не могла добавить. В саду я увидел немыслимое животное: в ветвях высокого дерева пряталась двухголовая обезьяна. Она вопила так громко и отчаянно, что смогла бы тронуть даже каменное сердце. Я подумал, что она ранена, и отправился в шапито, стоявшее метрах в двухстах от сада, и тут мне встретилась девочка. Я сразу понял, что она из цирковых. Не спрашивайте почему. По взгляду. Недетскому. Я объяснил, что из цирка сбежало животное, и она ответила: «Знаю, это Ноэ. Это я открыла дверцу клетки. Хотела, чтобы он убежал подальше». – «Куда? Он не сможет жить на воле». Она кивнула: «Конечно, вы правы…» Девочка задумалась, потом сказала, что заберет обезьянку, и пошла со мной к мадам Фернандез. Я ее отчитал, мол, нельзя выпускать животное, у твоих родителей могут быть серьезные неприятности. «У меня нет родителей, месье», – ответила она, и эта фраза врезалась мне в память. «У меня нет родителей…»

Она позвала примата на каком-то иностранном языке, похожем на славянский, и он сразу слез с дерева и укрылся в ее объятиях. Мадам Фернандез надсаживала горло, как будто увидела дьявола во плоти, а девчушка ее успокаивала: «Не бойтесь, мадам, он грязный, но не злой!»

Я шел за ней следом к шатру, видел ее спину и две головы обезьянки, лежащие на плечах девочки, как будто она несла на руках двух маленьких детей. Она подошла к стоявшему в отдалении трейлеру и запустила обезьянку внутрь. К нам кинулся какой-то взбешенный мужчина: «Что это ты затеяла, а?» В руке он держал хлыст и размахивал им. Малышка даже не моргнула. Она не испугалась. Совсем. Я велел ему успокоиться и, хоть и был тогда совсем молодой, встал между этим скотом и девочкой. «Вы кто еще такой?» – рявкнул он, багровея от ярости, готовый ударить меня своим жутким оружием. Маленький, кряжистый, мускулистый, он сверлил меня ненавидящим взглядом чуть раскосых глаз. Губы у него были тонкие, нос длинный, лицо рябое, а руки украшали татуировки в виде кинжалов разной длины. В то время это было редкостью, наколки делали только моряки перед выходом в море. Татуировки отражали характер человека, и у меня похолодела спина от вида всех этих ножей. Я пробормотал свою фамилию, сказал, что представляю мэрию, и он тут же успокоился. Вроде как испугался. «Вы директор этого цирка?» – спросил я строгим тоном для придания себе уверенности, хотя на самом деле, уж извините за грубость, чуть в штаны не наложил от страха. От того человека исходил запах… жестокости. Насилия. Он ответил вызывающим тоном: «Ну да, я, а чертовка, что прячется у вас за спиной вместо того, чтобы заняться делом, работает на меня!»

Я обернулся, посмотрел на девочку, и она ответила странной улыбкой. Вызывающе веселой и одновременно печальной. Так могут улыбаться люди, все повидавшие в этой жизни, а не девочка от горшка два вершка. «У меня нет родителей, месье». Я спросил у мерзавца, где мать ребенка. У меня стало бы спокойнее на душе, знай я, что у крошки есть мама. Он ответил, что