Туманный урок - Ила Сафа

Мы углублялись в теоретические принципы и основы конфронтационной педагогики. Я подчёркивала в конспекте важные, на мой взгляд, места, думала о продуктивности на семинаре и очень хотела верить в его эффективность на деле.

На второй день нас ждала лекция по доктринам от Хаима Омера[18] о концепции нового авторитета в школьной практике. Одна участница, Сабрина, вдруг восторженно объявила, что их педагоги придерживаются этой доктрины. Директриса – ярая поклонница Омера и муштрует весь педагогический состав по его принципам. Там и «не ставь крест на хулигане», и «понять не равно быть согласным», и «обсуждать не унижая», и «один за всех и все за одного». Мне остро захотелось в ту школу, хоть одним глазком подсмотреть, как бравые «мушкетёры» борются за «мир, дружбу, жвачку». Но на вопрос Дагмы, все ли учителя придерживаются такой идеологии, Сабрина мило улыбнулась и ответила риторически – а что мы сами думаем?

В конце второго дня я раскрыла секрет успеха педагогической практики. Поняла, почему в реальности ничего не работало. Поговорку «Один в поле не воин» смело можно было адаптировать в «Один мотивированный педагог не вытянет всех бегемотов из болота». Оставалась надежда на последний день семинара, когда участники могли задать вопросы или обсудить насущные ситуации из практики.

– Вот у нас на продлёнке в группе пять учеников. Воспитателей тоже пять. Если мы остаёмся втроём или вдвоём, то уже не справляемся. Что делать в таких ситуациях? – задала свой вопрос одна участница.

Айгуль была турчанкой, но немецким владела как родным. Родилась, выросла и выучилась в Германии. Растила двух малышей. По её словам, сидеть с ними дома она больше не могла, поэтому искала место на пару часов и очутилась в начальной школе на продлёнке. Ни о каком профильном образовании речи не шло – раньше она консультировала в парфюмерном магазине.

– Сколько вас там на пятерых? – я не удержалась и переспросила, подумав, что не расслышала.

– Тоже пять. Там меньше нельзя, они у нас того, все с СДВГ[19], – на полном серьёзе ответила Айгуль.

– Обычно соотношение один воспитатель на восемь детей, – сообщила Дагма.

– Да, у нас даже чуть больше на воспитателя выходит на практике, но чтобы пять на пять? – удивилась Сабрина.

– Вы втроём не можете уследить за пятью? – я всё ещё не могла поверить своим ушам.

– Я так с прошлой работы ушла: они меня оставили одну с десятью школьниками. Это такой стресс! – ответила Айгуль.

– Почему же они тебя одну оставили? – поинтересовалась Дагма.

– Две коллеги ушли на больничный, одна в отпуск, те, кто остались, занимались в других группах, а начальница на совещаниях пропадала. Там даже, извиняюсь за подробности, в туалет не выйдешь! – делилась Айгуль своим опытом.

Действительно, на воспитателях и учителях кроме их педагогической деятельности лежит огромная ответственность, когда они присматривают за детьми. Нехватка персонала, неумелое кадровое планирование – одна из болезненных тем наверняка не только в Германии. Нередко приходилось выслушивать в свой адрес критику от родителей о недосмотрах или домашней работе с ошибками. Культура обвинения без желания разобраться оставляла горький след в сердцах трудящихся. Не прибавляла оптимизма и статистика детских диагнозов, таких как дислексия или синдром дефицита внимания и гиперактивности.

Наша дискуссия плавно переключилась на расстройства в поведении, и первоначальный вопрос Айгуль остался неосвещённым. Когда я заговорила о подростках с психическими заболеваниями, все замолчали. Пара примеров из моей уже на тот момент богатой практики привела Дагму в замешательство.

– Как и любой педагогический концепт, конфронтационная педагогика, или «новый авторитет» Омана, не обходится без критики. Несмотря на преимущественно позитивные изменения, эти методы подходят далеко не всем индивидам. Критики отмечают, что в такой программе подростки снова сталкиваются с агрессивным поведением. Следовательно, не учатся адекватно справляться с соответствующими ситуациями. Также важно отметить, что методы конфронтационной педагогики не должны использоваться на подростках, имеющих травматический опыт, или на тех, кто дополнительно находится на психиатрическом лечении. Это уже совсем другая история. Тут в игру вступают социальные педагоги, психологи и психиатры. – Дагма внимательно смотрела мне в глаза.

Я поняла, что мои вопросы остались без ответа. Или, скорее, я уже знала сама, как на них ответить. Просто эти варианты не вписывались в устоявшуюся систему.

Уезжала я, несмотря на печальные выводы, с лёгким чувством. Я увидела, что многие сталкиваются с теми же трудностями. Школа, в которой я работала, не единственная, где ученики одаривают педагогов не цветами, а головной болью. Что система не идеальна и что никто, даже Дагма Кордес, не знает ответов на все вопросы.

Глава 9. Смартфоны

18.01.2021

– Патрик, убери телефон в рюкзак, пожалуйста. – Первое моё замечание не достигло цели.

– Да, щас, момент. – Не глядя на меня, он продолжил что-то печатать на мобильном.

– Сейчас, – мой тон стал строже.

– Да хорош, щас уберу, – ответил Патрик, всё так же не смотря на меня и продолжая переписку.

Весь класс ждал, пока мы с Патриком закончим переговоры.

Бавария была единственной федеральной землёй в Германии, где действовал строгий запрет на использование мобильных от начальной школы до профессиональных училищ. Возраст детей значения не имел. Им разрешалось приносить мобильные, но не пользоваться ими. Даже на переменах. Запрет ввели в 2006 году, и тогда же начались дискуссии. Они не заканчивались ни в политических кругах, ни в педагогических. Кто-то продвигал идею о том, что смартфоны давно стали частью культуры и пользоваться ими в стенах школы необходимо, устанавливая определённые правила. Кто-то высказывался, чтобы запрет не сняли, а смягчили – разрешили пользоваться телефонами на переменах. Участники спора и сами не понимали, где табу имело смысл, а где нет. Я хотела, чтобы отсутствие мобильного на уроке воспринимали как норму, а не санкцию. Как в библиотеке или в церкви. Также все благополучно забыли, почему ввели такие строгие меры. Цель заключалась в предотвращении обмена порнографией и видеороликами с насилием. Началось всё с того, что родители ученика миттельшуле в Баварии узнали о жестоких видео, которыми молодые люди обменивались друг с другом. Сообщили директору. Тот в свою очередь обратился в полицию, та провела рейд. Внезапно, без предупреждения полицейские проверили мобильники всех учащихся. Говорили, что даже закалённые защитники правопорядка были в ужасе и шоке от изображений, которые увидели на экранах. Подростки четырнадцати-семнадцати лет смотрели жуткие сцены насилия с ранеными людьми, избиениями и даже убийствами, порнографические изображения, изнасилования и сексуальные действия с животными. Видеоролики включали во время перемен и передавали по блютусу. Староста, ученица девятого класса,