Земля под снегом - Эндрю Миллер

– При продажной цене в девять-десять фунтов за центнер, чего, я думаю, вполне реально ожидать.

– А продавать вы бы стали на местных рынках?

– С марта по июнь.

– Расходы?

– Примерно тысяча шестьсот в год.

– Включая наемный труд?

– Да. Но работников будет минимум. Автоматизация. Один человек на тракторе с прицепом-раздатчиком сможет обеспечить кормом все стадо за полчаса.

– А кормить думаете…

– Гороховый силос, картофель, ячменная мука. Сколько смогу, буду выращивать у себя на ферме. И вокруг ангара там уйма пригодной земли. Я постараюсь получить грант на распашку.

– Какие породы?

– Любые из хороших мясных. Герефордские, южнодевонские.

– Как будете транспортировать?

– Грузовиками. В них, вероятно, будущее. Но рядом железная дорога, по ней, конечно, тоже.

Гаррисон кивнул.

– Мой предшественник, – он показал на висевший позади него портрет человека, очень похожего на Клемента Эттли[40], – часто напоминал нам, что банк – не казино. Я уверен, он ни разу в жизни не был в казино. Я, кстати, тоже. Вряд ли и вы там бывали. Но мы понимали, что он хочет сказать. Тут не место для азартных игр. Если уж идти на риск – это слово мистер Нотон всегда произносил с неудовольствием, – то этот риск должен быть точно рассчитан. Если ваше мясное дело не пойдет так, как вы планируете, мы оба понесем значительные убытки.

– Но я думаю, оно пойдет, – сказал Билл. – В смысле – как я планирую.

– Должен вам указать, уж вы меня простите, что опыт фермерства у вас небольшой. А в мясном животноводстве и вовсе никакого.

– Я найму хорошего скотника, – сказал Билл. – Это очень важно.

– А на вас будет финансовая сторона.

– Я буду менеджером, – сказал Билл.

Гаррисон положил ладони на бювар, свел их воедино – палец к пальцу. Кончик языка коснулся верхней губы и спрятался.

– Я буду с вами очень откровенен, – сказал он. – Я имею дело с множеством фермеров, мелких и покрупнее. Если бы почти любой из них принес мне такой план, я бы со всей возможной вежливостью его отклонил. Но, с другой стороны, кто из них принес бы мне такой план?

Он снова взялся за страницу с цифрами. Читал молча. Вокруг шла себе жизнь городка, медленно иссякал зимний день. Портрет бывшего директора был залит тенью. Он умер, этот мистер Нотон? Или доживает где-нибудь, совсем дряхлый, сидит за столом перед нетронутой чашкой чая и смотрит, как на чужие, на свои крапчатые руки?

– Вот если бы вы нашли поручителя, – сказал Гаррисон, – или, еще лучше, человека, готового предоставить часть денег… Половину, к примеру. Это бы изменило картину. Нет ли кого-нибудь, кто согласился бы помочь таким образом? В вашей семье, предположим.

На несколько секунд Билл сосредоточил взгляд на пепельнице, где окурки лежали как отыгранные фигуры, как разменянные пешки.

– Вероятно, вы имеете в виду моего отца.

Глаза Гаррисона чуть-чуть расширились. Он ждал.

– Мы с моим отцом, – сказал Билл, – не очень… близки.

– Вот как.

– У нас совсем разные взгляды.

– Понимаю.

– На всё.

Гаррисон кивнул. Его глаза за очками были бесцветны, но не холодны. Впервые Биллу пришло в голову, что Гаррисон, может быть, ему симпатизирует.

– Мы долго с ним не общались, – сказал он. – Он рассчитывал, что я войду в бизнес.

– В семейный бизнес.

– Да.

– Недвижимость.

– Скажем так.

– Ваш отец был разочарован?

– Думаю, да.

– Фермерство он, видимо, не одобряет.

– Он про него ничего не знает. Сомневаюсь, что он хоть раз в жизни был на ферме. Разве только до приезда сюда.

– В Великобританию.

– Да.

– И если вы поговорите с ним об этом, – он постучал пальцем по цифрам, – думаете, он не заинтересуется?

– Уверен, что нет.

– Не клюнет.

– Простите, не понял.

– Если подать ему это так, как вы подали мне. Как деловое предложение. Не соблазнится? Если не фермерство выдвинуть на первый план, а фунты, шиллинги и пенсы. Вы будете тогда говорить с ним на одном языке.

– Мы никогда не будем говорить на одном языке, – сказал Билл. – Мой отец, мистер Гаррисон, человек очень своеобразный. Это трудно вам объяснить, поскольку вы не знакомы. Он… не меняется.

– Мне кажется, нечто подобное я чувствовал к своему отцу, – сказал Гаррисон.

– Правда?

– До поры до времени.

– А потом?

– Ну, потом… – промолвил Гаррисон. Он посмотрел в сторону двери, как будто искал некую фразу, строчку из поэтов-классиков. В итоге просто сказал: – Уже нет.

Сотрудник, который выпустил его, закрыл за ним дверь банка. Звякнули ключи. Рабочий день был окончен. Билл посмотрел вдоль улицы, припоминая, где оставил «джипси». Магазинчики уже украсили витрины к Рождеству, они светились заманчиво. Захотелось найти какую-нибудь чайную – сесть и поразмыслить о том, что сейчас было. Разговор, конечно, не удался. Он с чем пришел, с тем и ушел. И все-таки не было чувства полного провала. А какое было чувство? Еще один щелчок кодового замка, когда открываешь сейф? (В отцовском доме было три сейфа – три, о которых он знал. И почти наверняка еще один.)

Что Гаррисон имел в виду под разговором на одном языке? Хитрая бестия! У него, должно быть, на каждого хранится досье в одном из этих больших шкафов в кабинете. По крайней мере на всех сыновей состоятельных отцов. Интересно, много ли он знает – или думает, что знает. Какие у него источники? Вырезки из газет? Или кто-нибудь повыше рангом, кто-нибудь на Треднидл-стрит[41], в отделе, который окунает свой черпак в грязную воду и пробует ее на вкус?

Он перешел улицу. Он не очень-то смотрел, куда направляется. В таком городке заблудиться всерьез невозможно. Увидел заведение под названием «Кусочек», но оно было закрыто. Тогда в один из пабов? Их тут несколько, почти все выглядят как корпусы старых кораблей на отмели, но для паба время неподходящее – и поздно, и рано. Он шел себе, потом приостановился перед светящейся желтым витриной женского магазина вроде галантереи. Девушка, сняв туфли, тянулась вверх, чтобы повесить над художественно наваленными и мятыми отрезами цветных тканей рождественскую звезду. Снег изображали сугробы из кружев. Подумалось – ей пятнадцать, не больше. Летом бросила школу? Запрокинутое лицо неподвижно, сосредоточенно. Потом вдруг почувствовала, что на нее смотрят, быстро повернула голову, увидела Билла и улыбнулась. Что-то развязное в этой улыбке – хотя, может быть, такое впечатление только из-за разделяющего стекла.

3

Дождь кончился, и день был для декабря не особенно холодный. Они купили билеты и вышли на перрон. Бристольского поезда ждали еще трое – две женщины и мужчина.