Мой телефон 03 - Мария Ким

– А могло бы херово закончиться, – задумчиво резюмировала Варя, втаптывая окурок в снежную грязь. – А если бы он себя пырнул?

Я молча пожала плечами.

– Неплохо. Неужто Машка смогла бы убить человека, а?

– Смогла. Бы.

* * *

Гололед на улице предвещал тяжелую смену для травматологов. Хирургии, кажется, ничего не грозило, разве только кто-нибудь налетит на штырь с проникающим или случится другое редкое невезение, а вот мне вылететь на больничный совсем не хотелось. До работы я добиралась с черепашьей скоростью, придерживаясь за заборы, кусты, стены и джентльменов-прохожих. На подходе к стационару все-таки не удержалась и, станцевав впечатляющий брейк-данс, влетела головой в дистрофичного медбрата Витюшу, совершавшего утренний променад с сигаретой. У Виктора был хронически несчастный вид и напоминающая гнездо прическа из не мытых неделю волос. К концу суток я буду выглядеть не лучше.

– Осторожно, – сказал Витюша, помог мне перейти в вертикальное положение и надолго замолчал. – Ночью вашего к нам перевели, – наконец подобрал он тему для разговора.

«К нам» – это в реанимацию. Мне стало интересно.

– Кто?

– Не знаю. Мужик одноногий. Культя такая страшная.

– И как он?

– Под утро запаковал, – Витюша кивнул в сторону больничного морга. – Геморраж.

Я пожала плечами, пожелала «какой-нибудь» смены и поднялась к себе в отделение. Не было ни больно, ни обидно, ни жалко. Как будто в первый раз. Захотелось посмотреть в лист назначений. Валек сидел на антикоагулянтах, кровоизлияние в мозг – редкое, но в каком-то проценте неизбежное осложнение терапии. Вчера уколы делала я. Сменщик записал назначения в журнал и ушел курить. Сколько там было единиц? Если это просто побочный эффект, если это вообще не связано с лекарствами, то почему мне неспокойно? Если только я ошиблась с дозировкой, с гепарином такое бывает: во флаконе 5 мл и 25 тысяч единиц, суточная доза 1 мл – 5 тысяч… Можно перепутать. Ну я же не первый день работаю! Воспроизводимой памяти как таковой не существует. Каждая попытка вспомнить – очередная итерация предыдущего воспоминания. Считалочка, поставленная на повтор.

* * *

– Хреновый триллер получается, – заметила Варя, когда машина подкатила к воротам поселкового кладбища, – конец смены, финальный акт – у могилы утопленницы.

– Эй, есть кто живой? – Наташа громко и раскатисто засмеялась своей шутке и вдавила кнопку сирены, одновременно запустив проблесковые маячки.

От организованной светошумовой диверсии проснулся в первую очередь благоверный Натальи и попытался проникнуть за дверь. Метель уже стихла и мешать номинальному водителю я не стала, лишь проследила, чтобы выбранный им сугроб находился в тихом, затемненном и недоступном для детей месте. Тем временем из сторожки выбрался кладбищенский сторож среднеарифметической внешности – ватник, валенки, седая жесткая борода, огромные линзы на носу.

– Что, дед, покойникам нездоровится? – завопила Наталья и снова неприлично заржала, открывая дверь.

– Идите пешком, – неопределенно махнул рукой дед, – прямо по тропинке, направо менты с фонарями, вы увидите. А машина не проедет.

– Как же так, а вдруг сплохеет кому? – не удержалась Наташка.

– Натаха, отстань от человека, – скомандовала Варя, и мы пошли спасать мир.

Милиция с фонарями обнаружилась не справа, а слева и была представлена одним несчастным лейтенантом, пугливо переминающимся с ноги на ногу на краю свежевырытой могилы.

– Родная милиция не уберегла от зомби-апокалипсиса? – крикнула Варя на подходе, дабы не испугать парнишку тихим и внезапным появлением.

– Да вот, – лейтенантик грустно светил фонарем в могильную тьму, – не знаю, что делать. Забрался себе и спит. А молодежь беспокоится.

– Живой? – деловито поинтересовалась Варя, тоже направляя свет вглубь могилы. На дне лежал гражданин асоциального вида и заливисто храпел.

– Даже здоровый, – подтвердил лейтенант.

– А мы тогда при чем? – для проформы уточнила Варя. И так было понятно.

– Чтобы разобраться, – опять вздохнул парнишка. – Что делать-то?

– Наверное, его надо вытащить, – предположила Варя.

– Кому?

– Вам. – Варя достала папку и расположилась на оградке. – Маш, а кто такой Валек?

– Что? – я постаралась обернуться помедленнее и вцепилась пальцами в снег. Холод помогал реагировать.

– Ты мне уже три бланка испортила, «Валек» да «Валек». Влюбилась?

– Нет. Так, мужик один.

– Мужик? И что с ним?

– Умер.

Из могилы послышался невнятный стон.

– Уберите свет! Что, уже утро? Ой, как вас много. Один, два, три, четыре, пять. Вышел ежик погулять. Девушка, у вас не найдется пустого стакана?

Я посмотрела за спины присутствующих. Сквозь грани света фонариков уходили бесконечные кресты и звезды, а на далеком горизонте, обозначенном полоской зари, темнел лес. Варя что-то уточняла у лейтенанта, парень уточнял какие-то данные у Вари и неуверенно интересовался насчет телефончика, Варя продиктовала ему «103», а после настойчивых просьб выдала номер областного психдиспансера – то ли парень и вправду беспокоился о протоколе, то ли Варя ему понравилась; контуры оградок и памятников мерцали, что-то атмосферно и к месту поскрипывало на ветру, из могилы доносились вопли и народный фольклор, а на подступах к лесу от стволов отделялись множественные мелкие тени и ползли вслепую прочь – на шум и пятна света, на оживленную трассу, где теряли внутренности, лапы, хвосты и иглы и все равно продолжали ползти и тянуть оборванные конечности к неполным стаканам, раз и навсегда решая проблему оптимистов и пессимистов, судьбы и разума, формы и материи; подносили зажигалку к прокуренным беззубым ртам и выплевывали остатки свободы и легких под балконы; замерзали в снегу и грязи, тряслись в развалюхах скорой помощи и спрашивали у фельдшеров пьяными плачущими голосами «вам ведь все равно?», и лучшей альтернативой молчанию было сдержанное «да»; теряли спины, глаза и пальцы на заводах и в мастерских, искали помощи, ждали помощи, не надеялись на помощь, хотели просто жить или просто умереть, и умирали по глупости или недосмотру, и чему-то учили каждого неприспособыша, а неприспособыши учились на них. Хотелось сойти с ума. Совсем перестать за что-либо отвечать и просто заорать обо всем этом в звенящую темноту, и пусть Варя невозмутимо набирает диспетчера, чтобы сообщить, что у второго номера поехала крыша, а лейтенант недоуменно светит фонариком в незамолкающий рот. И я знала, что ничего этого не будет. Не было ни галлюцинаций, ни паники, ни отрыва от реальности, и ответственность никуда не делась.

– Да что это с тобой?! – Варя встряхнула меня за плечо и без колебаний положила руку на лоб. – Поплыла. Пойдем в сторожку греться, и надо тебя чем-нибудь полечить.

В сторожке было холодно по углам и жарко возле обогревателя. На подоконнике горела свеча и капала воском на раскрытый Псалтырь. Оттаявший физраствор стекал по вене, чай был с