Монгольский след - Кристиан Гарсен

произносит имя моего друга, не знакомого вам, хотя ваши два имени были написаны рядом на том клочке бумаги. Старуха говорит, что встречала этого пропавшего друга, тут появляется ваш кузен и заявляет, что видел во сне женщину из соседней юрты, а также мальчишку, с которым мне нужно встретиться, чтобы выйти, если повезет, на след моего друга. Честно говоря, я немного озадачен, это если не сказать — ошарашен.

Амгаалан поставил пиалу и улыбнулся.

— Я чувствую то же самое, что и вы, месьё Тронбер. Мне тоже во всём этом ничегошеньки не ясно — не больше, чем вам. А впрочем, я и не обязан вникать в детали, пусть и очень важные, ведь я, по всей видимости, всего лишь должен был сыграть в этой истории эпизодическую роль проводника. У вас было мое имя, но знал я совсем не много. Тем не менее, насколько я понимаю, было крайне важно, чтобы мы встретились и вы благодаря этому получили от тети Гю известие о вашем друге. Кстати, то же самое можно, пожалуй, сказать о моем кузене: он должен был явиться сюда, чтобы потом составить вам компанию в пути. Некая логика во всем этом есть, хотя она и не доступна нам. Так уж сложилось, нужно с этим примириться, — сказал он с безмятежным видом фаталиста.

И, улыбаясь, снова налил нам чаю.

Вторая часть

I. Лабиринт степей

Розарио Тронбер I

Бугры, ухабы и грибные амортизаторы

Наш внедорожник российского производства провонял соляркой. Едем мы вчетвером: Самбуу, Ванлинь, я, с нами водитель по имени Дохбаар. Самбуу говорит по-монгольски, по-русски, по-немецки и по-французски. Ванлинь — по-китайски и по-английски, я по-французски, по-русски и по-английски, а Дохбаар — только по-монгольски. Следовательно, я не могу пообщаться без посредника с Дохбааром, Ванлинь — с Самбуу, а Дохбаар — с Ванлинем. Когда Ванлиню хочется сказать что-нибудь Самбуу, ему приходится просить моей помощи, и Самбуу тоже обращается к Ванлиню через меня. Если мне нужно что-то уточнить у Дохбаара, или ему у меня, переводит Самбуу. Когда Ванлиню приспичит спросить о чем-нибудь Дохбаара, к разговору подключаемся все мы четверо: сначала он задает вопрос мне, я пересказываю его Самбуу, а он передает Дохбаару. Если Дохбаар надумает ответить на вопрос, заданный Ванлинем, происходит то же самое, только в обратном направлении.

Мы едем на северо-запад страны, рассчитываем добраться от столицы до места назначения за двое с половиной суток. Надеялись подремать прямо в пути, если дорога будет достаточно гладкой, но это оказалось невозможным — за исключением, в этот первый день путешествия, Ванлиня, который сидит рядом с шофером и выглядит поразительно невосприимчивым к тряске, толчкам и наклонам машины, не отличающейся, кстати, особо плавным ходом. Самбуу объясняет мне, что вся беда — в амортизаторах: они тут не пружинные, а пластинчатые. Я и не знал, что существуют пластинчатые рессоры, но само выражение мне понравилось, оно навело меня на мысль о грибах. В результате взаимодействия бугров, ухабов и грибных амортизаторов голова Ванлиня раскачивается слева направо и спереди назад, он спит, как ребенок: время от времени из уголка рта, между приоткрытыми из-за выдающихся резцов губами свешивается нитка слюны. Это очень забавляет Дохбаара, он широко улыбается, показывая все оставшиеся зубы — не больше двадцати, из них два черных, и подбрасывает всякого рода комментарии по этому поводу Самбуу, которому я учтиво разрешил не переводить их.

Мы пересекаем неохватную, почти плоскую степь под бескрайним величественным небом с быстро летящими пушинками облаков, время от времени замечаем растянувшиеся до горизонта вереницы юрт, установленных с промежутками в сотни метров друг от друга. Иногда два-три серых журавля меряют землю у обочины почти жискаровской[43] походкой. Дальше, за ними, спокойно и совершенно свободно пасутся табуны лошадей — впрочем, по словам Самбуу, не совсем уж свободно, поскольку хозяева всегда точно знают, где сейчас какой табун. Позади них виднеются одна-две юрты, некоторые оснащены спутниковыми антеннами и ветряными двигателями. Еще дальше пасутся другие лошади или бараны, козы, или все они вместе. Определить на глаз расстояние очень трудно: овечьи отары растягиваются почти до горизонта, напоминая россыпи рисовых зернышек на бильярдном сукне, — наверняка, на несколько километров. Дальше начинаются округлые зеленые пригорки, между которыми тоже, хотя и с трудом, можно различить одинокие юрты, а за всем этим возвышаются горные цепи, убегающие в такие дали, охватить которые одним единственным взглядом мне раньше случалось лишь из открытого моря или с вершины горы. На фоне этой грандиозной панорамы американский супчик, которым нас закармливает Дохбаар, чтобы приглушить рев мотора, кажется как нельзя более нелепым. «’Cause we’re living in a world of fools / Breaking us down[44]…» — вымученно мяукают Bee Gees, пока я в немом восхищении созерцаю великолепный пейзаж. Иногда мы останавливаемся, чтобы отлить, и тогда Ванлинь выходит, потягивается и вежливо улыбается Самбуу, Дохбаару и мне, Дохбаар курит и проверяет перегревшийся мотор, Самбуу задумчиво вглядывается, скрестив руки на груди, в очертания величественного нагорья, к которому мы направляемся, я же разминаю ноги и спрашиваю себя, какого хрена я здесь делаю. В общем, настоящая турпоездка.

Итак, что мы имеем: мальчишка-кочевник должен пролить мне свет на то что случилось с Эженио. Вероятно, он встречался с ним самим или с кем-то, кто его повстречал: это похоже на басню про человека, который видел человека, который видел медведя. Ванлинь, насколько я понимаю, вызвался сопровождать меня потому, что видел во сне и того же самого мальчишку, и ту уснувшую толстуху. Хорошо. «Такая вот, понимаешь, загогулина вырисовывается», — сказал бы мой школьный учитель французского. Я, понятное дело, позвонил в турагентство, номер которого мне дал Амгаалан, и там мне сообщили, что Смоленко нанял у них русскоязычного гида с шофером и отправился на запад, к Алтайским горам. Когда они прибыли на место, он сказал своим спутникам, что хотел бы остаться там на несколько дней, причину не пояснил. А им предложил пожить тем временем в ближайшем городке и вернуться за ним через неделю. Они поначалу отказались, однако русский упрямо стоял на своем, держался настолько самоуверенно и грубо, — так мне сказал директор агентства, — что в конце концов они повиновались, но при этом, конечно, оставили ему палатку, спальный мешок, недельный запас еды и воды. Когда же они спустя семь дней возвратились, то обнаружили только пустую палатку: Смоленко