Лиственницы над долиной - Мишко Кранец

Кранец раскрывает здесь и тяжелое, неизжитое наследие прошлого в быту и сознании людей; оно дает о себе знать в разных проявлениях — чаще в трагическом, особенно страшном оттого, что обнаруживается случайно (молчаливая, безропотная батрачка Марта, покорно подчиняясь жестокому, стародавнему обычаю, все еще царящему в усадьбе крестьян-богатеев, убивает своего ребенка и пытается наложить на себя руки). Порой неприметная, на первый взгляд будничная трагика приобретает внешне комические формы: таков несколько шаржированный образ Малки Полянчевой, бедной крестьянки с больным сердцем, существующей на пенсию своих мужей-инвалидов, которых она с необыкновенной легкостью меняет.

Все это многообразие жизни, картина за картиной, раскрывается в сложном, драматическом переплетении человеческих судеб: художник Якоб Эрбежник и бывший партизан Алеш Луканц разыскивают Минку Яковчеву, девушку со страшным и героическим детством, прошедшим в годы войны.

Отдельные персонажи повести в какой-то степени выполняют функции символов. Например, художник Якоб Эрбежник, экспансивный мечтатель и скептик, ищущий и не находящий свое место в жизни, — это не только конкретный человеческий характер, но и символизация искусства вообще, его исканий, стремлений к определению своей общественной роли: Якоб все более убеждается, что, только приблизившись к народу, к простому человеку-труженику, искусство обретает истинное значение. Пожалуй, в каком-то смысле еще более символичен образ Минки — образ красоты, поруганной войной; душевный надлом девушки усугубляют дальнейшие жизненные неурядицы, но она не утрачивает способности к высокому самопожертвованию.

В значительной степени носителем авторской концепции выступает в повести простой и скромный Алеш Луканц — добрый и человечный в любой ситуации. У него немало поводов для тяжелых переживаний, но безусловно он не откажется от дела своей жизни, будет стремиться к воплощению в действительность идеалов партизанской юности.

Ярок и пластичен, по-своему неповторим в своей жизненной правдивости трагический образ «партизанской матери», старой Яковчихи, похоронившей пятерых детей-партизан и собственными руками свершившей праведный суд над мужем-предателем. Смертельно больная, она заглушает скорбь о погибших детях и физические страдания вином, а дома у нее вместо изображений святых висят фотографии и похоронки на ее детей, мучеников-героев. Умирает она с сознанием чистой совести, честно исполненного жизненного долга.

Сложен и несколько противоречив, но весьма колоритен образ патриархального сельского священника Петера Заврха, ведущего задушевные беседы в часы бессонницы со своим словенским, крестьянским, далеко не каноническим богом. Но в этом, казалось бы, добром и гуманном человеке неожиданно просыпается звериная кулацкая психология, когда речь заходит о его родной крестьянской усадьбе. Собственнические инстинкты Петера глубоко чужды писателю и близким ему по духу персонажам.

Развертывающиеся в повести события происходят не в родном Краньцу равнинном и болотистом Прекмурье, а в центральной области Словении — в Крайне, в районе горного хребта Горьянци. Автор, как подлинный живописец, находит яркие, сочные краски, создавая пейзажи свежие, благоуханные, озвученные журчанием ручьев и пением птиц. Описание природы в повести воспринимается нередко как величественный гимн родной земле, ее извечной, непреходящей красоте. Пейзаж не только создает фон человеческому бытию, совпадая или контрастируя с настроениями героев, он часто подчеркивает и трагизм происходящего.

В повести «Лиственницы над долиной» немало горькой жизненной правды, и писатель не боится ее, мужественно и открыто выходит ей навстречу. Финал повести звучит оптимистично: Минке дорога память о партизанской борьбе, с которой она была тесно связана в детские годы, дороги и великие цели этой борьбы — ведь за них отдали жизнь ее четыре брата и сестра. Высоким идеалам по-прежнему всей душой предан и Алеш Луканц. Именно такие люди, как Алеш, служат порукой тому, что жизнь непременно изменится к лучшему. Мы обязаны найти путь к человеку, обычному человеку-труженику, а оттуда — вперед! — таково кредо Алеша и самого писателя-гуманиста Мишко Краньца.

Майя Рыжова

Мишко Кранец

ЛИСТВЕННИЦЫ НАД ДОЛИНОЙ

ЭТО ПОВЕСТЬ О ЛИСТВЕННИЦАХ НАД ДОЛИНОЙ

и о людях, изо дня в день проходящих мимо них и мимо распятья, что стоит на крутизне у развилки дорог, — повесть о людях, которые тут, наверху, всегда на минутку остановятся передохнуть и непременно при этом засмотрятся на долину, лежащую глубоко внизу, у подножья гор. Внимание их привлечет лик распятого Христа — создание нашего местного художника в память о несчастном случае с Йоштом Яковцем, — и на какой-то миг каждый заглянет себе в душу, а это, как известно, всякому необходимо и очень полезно.

Если говорить вернее — это не повесть, а целое собрание историй, нанизанных одна на другую и тесно переплетенных между собой, в том виде, как рассказали мне их люди из окрестностей горы Урбан. И еще это рассказ о тех краях и о веснах, которые проходят там своей чередой. Весна в предгорьях Урбана и в наши дни столь же прекрасна, как сто и даже тысячу лет назад. Ручьи так же оживленно и таинственно шумят, ниспадая с многочисленных уступов, как шумели испокон веков, они бегут мимо полей, мимо лиственниц, пробиваются сквозь сосновые и буковые леса. По склонам гор в самых крутых местах — особенно на лесных опушках — так же полно цветов, как и в далекие времена; особенно много морозника, подснежников, вереска, ночных фиалок, чуть позже появляются цикламены. А когда распустятся черешни, вся местность превращается в сплошной роскошно цветущий сад. Прелесть старины не исчезла здесь по сей день и, вероятно, полностью никогда не исчезнет, несмотря на все перемены, которые несет миру наше время. Это время не щадит никого и ничего, стучится в двери самых отдаленных домов в окрестностях Урбана, и голос фабричных гудков эхом отдается в душах людей. Один за другим они уходят на зов фабрик, на зов долины. В горах остаются лишь дети да старики. Девушки, еще задержавшиеся здесь, так же ценят перлоновые чулки и шелковые блузки, как и их сверстницы в городах. И по правде сказать, это их ничуть не уродует. Они переоделись в прозрачное белье, а мужчины давно уже сбросили камзолы, штаны из выворотной кожи и касторовые шляпы. Далеко в горах слышится передаваемая по радио модная песенка Авсеника «Там, где цветут альпийские цветы…», дикая американская музыка, кулинарные рецепты, оперные арии и разъяснения Рупела[1] о том, правильно ли мы говорим. Свои дела люди устраивают сообразно с прогнозами погоды, и старый добрый бог Краинских гор, который в часы бессонницы охотно заходит на пару слов к священнику Петеру Заврху, лишь иногда вдруг рассердится на них и припугнет непредсказанной непогодой — громом да молнией. Но, говорят, даже